Юрий Бурносов - Чудовищ нет
– Господин Цихес, я никоим образом… – снова попытался вставить слово Иван Иванович, но старик снова отмахнулся рукою.
– Даже Шекспир, великий сочинитель, и тот не избежал. Вот «Венецианский купец»: «Дай скорей сказать «аминь», чтобы дьявол не помешал моей молитве; вон он сам идет в образе жида»… Или там же: «Поистине еврей – сам дьявол во плоти»…
– Господин Цихес, прошу вас, не упрекайте меня в чужих грехах, – нахмурившись, сказал Иван Иванович. – И уж тем паче в грехах Шекспира. К тому же кому-кому, а уж ему сколько-нибудь грехов можно бы и простить.
Старик еврей ничего не сказал на это. Порывшись во внутренних карманах своего опереточного одеяния, он вынул небольшой сверток из желтой бумаги, перевязанный шнурком крест-накрест, и подал Рязанову.
– Я помог вам, чем мог, – чуть слышно промолвил Овсей. – Что из амулетов сработает и когда, в точности сказать не могу. Пользуйте все. И… и более не тревожьте меня, господин Рязанов. Думаю, знакомство с вами добра мне не принесет… равно как и вам со мною.
Иван Иванович коротко поклонился и сунул в ладонь еврею изрядную сумму в ассигнациях.
Вернувшись в усадьбу Миклашевских к ужину, Иван Иванович вяло ковырял некую поданную ему кулебяку и вспоминал пресыщенный событиями день. Визит полицмейстера, неожиданная весть от полковника Горбатова насчет Кречинского, полученные от старого еврея амулеты – все это не вязалось между собою, особенно амулеты, которые Иван Иванович выложил в ящик стола у себя в комнате, не развязав даже шнурка. Наскоро и немного поев, чем вызвал укоризненный взгляд хозяина, Иван Иванович сослался на усталость и поднялся к себе.
Цихес завязал шнурок столь крепко и таким хитрым узлом, что Рязанов, помаявшись, попросту разорвал бумагу и высыпал на стол через дыру то, что лежало в свертке. Это оказались неровной формы серовато-белые камешки с проверченными дырочками для цепочки или бечевки, чтобы носить на шее. На камешках синей краскою (магия цвета – припомнил Иван Иванович) нанесены были письмена, скорее всего на иврите, коего Рязанов не знал. Это могли быть упомянутые старым евреем Эль, Элое, Саббаот, Адонай или Тетраграмматон, а могли быть имена ангелов. Стало быть, остались железо, свинец и ртуть, а также соль и чеснок. Черт с ними, алмазами и бирюзой, не обвешиваться же с ног до головы, словно старой кокотке…
Поворошив камешки – а их было четыре, – Иван Иванович собрал их в горсть и потряс. Некоторое тепло исходило от еврейского подарка, словно он держал в горсти теплый свинец, едва выплавленный, или наподобие того… Один камешек так и вообще ожег ладонь изнутри, и Рязанов сронил амулеты на стол. Те, брякнув, покатились и легли странным узором.
Железо, свинец, ртуть, соль и чеснок. И шнурок для того, чтобы носить амулеты на шее. Все это необходимо найти завтра же…
Полковник говорил, что Кречинский остановился в гостинице под именем Вощанова. Стало быть, там его отыскать проще всего, или же можно увидеть Кречинского в ресторане за ужином, благо он так уж пунктуален.
Но стоит ли вообще встречаться с Кречинским? Или поехать обратно и доложить Миллерсу все как есть, а потом уж вместе подумать, как поступать далее? Убитый Шкирятов – изрядная причина для того, чтобы не лезть на рожон… Но безмозглый алука и его хозяин – совсем не одно и то же. Встретиться с ним лицом к лицу, а там уж будет видно… В конце концов, такого случая может более и не представиться.
И все же железо, свинец, ртуть, соль и чеснок все равно не будут лишними.
ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ
ГОД 2003-й
Служили истуканам их.
Которые были для них сетью.
И приносили сыновей своих
И дочерей своих в жертву бесам.
Псалтирь, 105: 36-371
Монстр-мертвец более всего походил на того, кем он и являлся: на монстра-мертвеца. Я их, понятно, раньше не видел, только в кино, но в кино же грим, а тут – суровая реальность. При жизни это был рослый мужчина лет сорока пяти, да им он, собственно, и остался, только руки у него стали странно изогнуты, будто приобрели дополнительные суставы, а лицо… Лицо сделалось вовсе жуткое: невидящие белесые глаза навыкате, открытый оскаленный рот, из которого стекали по подбородку пузырчатые струйки густой мутной жидкости, провалившийся нос… Ужас, хоть сейчас на экран!
В руке живой покойник, одетый в выпачканный землей и порванный местами черный костюм, держал пистолет. Наверное – если верить Лорке, а почему ей в данном случае не верить? – один из пистолетов, которые он (он? а почему бы и не он?!) забрал у убитых милиционеров. Пистолет болтался в опущенной руке неловко, словно мертвец вот-вот готов был его выронить, но не зря же он его подобрал…
Мы стояли в узком переулке. Справа была высокая, не перелезешь, кирпичная стена какой-то строительно-ремонтной конторы, за которой стояли понурые автокраны и экскаваторы, слева – гаражи. Впереди, далеко-далеко (хотя на самом деле метрах в пятидесяти), светились фонари, проезжали редкие автомобили, но на самом деле все это было так же недоступно, словно находилось на Луне.
Оставалось надеяться на Лорку.
– Леха, кто это? – спросил Стасик, вжимаясь в ржавые гаражные ворота.
– Молчи, – сквозь зубы сказал я.
Лорка прижала ладони к вискам, словно мучительно что-то припоминала. Я вытащил из-за ремня револьвер, Стасик посмотрел на меня с ужасом.
Монстр-мертвец ничего не предпринимал: стоял, никаких звуков не издавал и все так же расслабленно держал пистолет. Такое впечатление, что он ожидал наших действий. Или указание получил – стоять и смотреть… Может, Пах через его глаза нас видит?
– Машина, – пискнул Стасик.
В самом деле, в дальнем (не ближнем, где светили фонари, а именно дальнем, темном) конце переулка появился милицейский «уазик» с мигалкой. Отбрасывая вокруг разноцветные сполохи, он ехал к нам, подскакивая на ухабах, и огорчил меня куда больше, чем алука. Трудно было не догадаться, что пожаловал сам Князь-полковник.
Лорка все так же стояла, прижав к вискам ладони, а я лихорадочно пытался вспомнить слова про кувшин, что сказал ее батя. «Пах ашбаран»… «Ашурбанипал»… Надо было на бумажку записать, блин…
– Лорка! Что там твой батя сказал? Ну, про кувшин?!
– А-пах нишбар, ве-анахну нимлатну…
– А-пах нишбар, ве-анахну нимлатну! – заорал я, выставив перед собой револьвер. – А-пах нишбар, ве-анахну нимлатну, понял, сука?!
Из «уазика» вылез ошарашенный водитель, с другой стороны – немолодой лейтенант с фуражкой в руке.
– Ты, пацан, брось свою зажигалку! – крикнул он, положив руку на кобуру. – Сдурел? Обкололся, что ли?
