Евгений Некрасов - Большая книга ужасов – 56 (сборник)
И опять Семеныч как будто прочитал мои мысли:
– Не бойся, не человека. Какое животное тебе отвратительнее всего?
– Змея, – сказал я. – И крыса.
– Змеи еще не проснулись. Крыса, – постановил Семеныч, и я понял, что это серьезно.
– Извините…
– Василий, – подсказал он, – Василий Семеныч.
– Василий Семеныч, это зачем? Испытание, клятва крови?
– В известной степени, – опять напустил тумана этот странный человек.
Мы прошли магазин насквозь. С другой стороны у него было такое же окно-витрина, только без входной двери. Разложенный здесь товар на первый взгляд не особенно отличался от байкерских фенек: те же черепа, браслеты, блестящие штучки. Но когда я пригляделся… Мама моя! Байкерские-то черепа – непохожие поделки из алюминия и пластмассы, а тут все настоящее! Коричневатый от старости череп с дырой на месте потерянного зуба. Второй – на бронзовых лапках, с отпиленной по кругу макушкой, и видно, что макушка открывается, это чаша.
А штучки всякие! А фигурки! В кино покажут какой-нибудь Венец Всевластия, весь золотой и лазером стреляет, но все равно – сказка, и веришь в нее только до тех пор, пока в зале не включат свет. А у Семеныча сидит жаба каменная с четырьмя глазами: корявая, разнолапая – ребенок лучше слепит из пластилина. Но это убедительная жаба. Настоящий талисман или амулет (не знаю, в чем разница), а скорее даже идол. Перед этой жабой стояли на коленях, ей молились и приносили жертвы. Такие вещи чувствуются.
Третий череп был из хрусталя, но тоже не чета байкерским: вещь, сразу заметно, дорогая, ручной работы. Среди железок я узнал китайские гадательные монетки И-цзин, медицинский скальпель и отполированные игральные кости из бронзы. Остальные были не то украшениями, не то амулетами.
За неровным стеклом витрины переливалась-кособочилась улица, похожая на ту, с которой мы пришли. Вон и трамвай едет. Странно. Я обернулся к дальней витрине. За ней тоже был трамвай, только с нашей стороны дома он приближался, а там удалялся. Улицу перешла бабка с сумкой на колесиках, и точно такая же бабка двинулась в путь за дальней витриной. У нас она шла справа налево, а там – слева направо.
– Думай о крысе, – сказал Семеныч. – Если ты не сможешь ее убить, все пойдет насмарку.
– Что все?
– Все, о чем ты мечтаешь по ночам, когда вспоминаешь о Жире.
– О Сале. А какая связь?
– Непосредственная.
Звякнул дверной колокольчик. Продавец-байкер бросился к двум вошедшим парням в одинаковых косухах. Я уловил проскользнувшее в их разговоре имя Семеныча. «Косухи» с любопытством глядели в нашу сторону. А вдруг это розыгрыш? Фирменный прикол Старого Города: заманить чужака и заставить его убивать крыс, тогда, мол, все желания исполнятся… Нет, быть того не может. Семеныч с его каракулевым воротником – ходячая древность, вряд ли он заодно с байкерами.
«Косухи» перешептывались и отпускали сдержанные смешки в кулак.
– Не обращай внимания, – сказал Семеныч, – они тебе в подметки не годятся.
– Почему?
– Потому что ты ненавидишь Сало, – ответил он и поставил на витринное стекло грубовато сделанную головку из черного дерева. – А это твой будущий защитник!
Лоб у защитника был огромный, как у киношного инопланетянина. Оттопыренная нижняя губа касалась подбородка.
– Пока он просто деревяшка, в которую надо призвать духа, – продолжал Семеныч. – Убиваешь крысу, мажешь божка кровью и зовешь для начала Легбу, Владыку Перекрестков. Он самый надежный, потому что мелкие трикстеры побоятся с ним связываться.
– Кто?
– Трикстеры, духи-обманщики. Прибегут, назовутся чужим именем, примут жертву и ничего не сделают. От них нет вреда, но и толку никакого, – объяснил Семеныч.
– А без крысы нельзя? – спросил я. – Допустим, взять сырое мясо…
– Нельзя! – отрезал Семеныч. – Физику в школе проходишь? Работа без энергии невозможна. Дух должен сделать работу. Если ты позовешь его просто так, не убив живого, он возьмет энергию у тебя.
В том конце магазина притихли. Все смотрели на нас.
– Завидуют, – подмигнул Семеныч.
Я понял, что и продавец-байкер, и двое в косухах безоговорочно верят в его магию. Это было написано на их лицах.
Магия так магия, лишь бы помогла. Я был рад ухватиться за самую невероятную возможность навредить Салу.
Глава III. Магия двух куколок
Стариковское пальто и шапку-пирожок Семеныч повесил на стену среди товара, закатал рукава, надел длинный черный фартук и стал похож на кузнеца из кино. Голова у него и вправду была обрита наголо, но меня это уже не пугало.
– И ты раздевайся, будешь помогать. – Семеныч бросил мне кухонный передник с кармашком.
Тесемки у передника оказались затянуты намертво, как будто его второпях сорвали через голову. Пока я их развязывал, Семеныч доставал из-под прилавка всякую всячину. На свет появились пакет с белым порошком, тазик с отбитой эмалью, белая жидкость в бутыли, желтая жидкость в колбе. Раскрасневшийся Семеныч продолжал нырять под прилавок: пучки засушенных трав… кухонная доска… скалка… Пироги он собирается печь, что ли?
Порошок из пакета Семеныч высыпал в тазик, плеснул туда понемногу из колбы и бутыли. Жидкости, соединяясь с порошком, пузырились и шипели. Запах пошел мерзкий. Растирая травы в пальцах, Семеныч бросил в тазик по щепотке, и тесто приобрело законченный вид зеленых соплей. Семеныч невозмутимо размазывал это добро по стенкам тазика. И вдруг оно порозовело, загустело и скаталось в плотный колобок. Запахло приятно, как в кондитерской.
– Держи, – разломив колобок, Семеныч протянул мне половину.
Я взял. Тесто было холодное и покалывало кожу электрическими иголочками.
– Лепи его.
– Сало?
– Не лошадку же. Кстати, у тебя нет какой-нибудь его вещи?
– Есть кроссовки. Они мои, но Сало носил их дольше, почти две недели.
– А ты после него не надевал?
Я скорчил брезгливую гримасу.
– Противно! – расцвел Семеныч. – Я в тебе не ошибся: сильные эмоции, свежие чувства… Отрежь от стельки, где пота больше.
Я отрезал кусочек размером с ноготь и замесил в свою половинку теста. Расспрашивать Семеныча не пришлось: я просто чувствовал, что делать. Например, тесто нельзя было рвать, чтобы вылепить отдельно ручки и ножки. Я вытягивал их от целого куска.
Семеныч почти не глядя лепил второго человечка. У него получалось быстрее, чем у меня.
– Думай о Сале, – подсказал он, – думай, что в трамвае думал.
Это было самое легкое. О Сале? Пожалуйста: не-на-ви-жу. Ненавижу его тухлые глаза с карей крапинкой в левом, обветренный рот и скошенный подбородок обезьяны. Ненавижу пальцы, желтые от окурков, с вечно ссаженными в драках костяшками и обкусанными ногтями. Ненавижу, как Сало ухмыляется, гнусавит и тянет слова.
