Вера Крыжановская - Заколдованный замок
— Правда, правда! Твоя мать, знатная дама, укладывала тебя спать под шелковыми одеялами, — насмехалась Мариам. — Только если ты откажешься жениться на мне, ты ничего не узнаешь.
— Хорошо, я женюсь на тебе, но только тогда, когда ты мне все скажешь и мы будем в виду моего замка, — ответил Амори.
Цыганка согласилась и объявила, что табор завтра же отправится в путь, но что брак должен совершиться раньше, чем она передаст ему все документы.
Гарольд, без сомнения, следил за ними и подслушал этот разговор, так как на следующее утро, пока собирались завтракать перед отправлением в путь, он отвел Амори в сторону и сказал ему:
— Старуха обманывает тебя. У нее нет никаких документов, доказывающих твое происхождение, а брак с цыганкой не имеет никакого значения в глазах закона. Мариам только хочет добиться своей цели. Одно правда — ты сын богатого и могущественного синьора.
И Гарольд, движимый досадой и ревностью, рассказал Амори все, что знал о его прошлом.
Можно представить себе чувства несчастного юноши! Ярость и отчаяние при воспоминании о разбитой жизни отнимали у него рассудок. Гарольд испугался за последствия своих разоблачений и старался его успокоить. Только когда ему показалось, что к Амори вернулось его хладнокровие, они вернулись в табор.
Мариам была занята укладкой кое — каких вещей. Бледный и расстроенный молодой человек вошел в палатку и сел рядом с нею.
— Что с тобой, Сатанос? Какой у тебя нехороший вид! — нежно спросила она.
— Ничего, я хочу только поцелуем поблагодарить тебя за убийство моей матери и сестры и за мою разбитую жизнь, — ответил Амори, обхватив ее и крепко прижав к себе.
Затем выхватив с быстротой молнии из — за пояса нож, он вонзил его по самую рукоятку в грудь Мариам. Та с диким криком упала на землю. Но рана была смертельна и через несколько часов ведьма умерла.
Совершив это искупительное убийство, Амори объявил, что он покидает табор. Гарольд, сохранивший под суровой оболочкой цыгана относительно доброе сердце, дал ему лошадь и рекомендательное письмо к начальнику другого племени. Но молодой человек и не думал воспользоваться им. Бродяги с их кочующей жизнью внушали ему отвращение. Его умом овладела только одна мысль: вернуться в замок Верделе — его замок — найти отца, отравившего его мать и допустившего Мариам похитить детей, показать ему бродягу — сына, а затем своими собственными руками убить его.
Ужасный рассказ Амори о его посещении замка де Верделе произвел такое сильное впечатление на Анжелу и на меня, что моя дочь записала его как слышала.
Я нашел эти записки и много раз перечитывал их, а теперь имею печальную радость переписывать их здесь.
После тысячи всевозможных лишений и опасностей, — рассказывал нам мессир Амори, — я, наконец, добрался до Оверни и в один прекрасный вечер очутился перед замком. Забившись в чащу, я погрузился в созерцание массивного строения и стал обдумывать способ пробраться туда. Мой мозг был так возбужден, что я не мог рассуждать и мне даже не пришло в голову навести справки, кто теперь живет в замке. Я ни минуты не сомневался, что за этими зубчатыми стенами живет человек, которого я смертельно ненавидел.
В своем рассказе Гарольд упомянул о тайном ходе, при помощи которого удалось бежать Мариам. При этом он прибавил, что один из конюших отца, любовник этой презренной женщины, предупредил ее о смертном приговоре. В суматохе этого ужасного дня, ей легко было увести нас с собой. Этот тайный ход выходил недалеко от леса. Цыган так хорошо описал мне это место, что я легко нашел его. Когда настала ночь, я спустился в подземелье. Нелегко было мне ориентироваться, но, наконец, я нашел крутую и узкую лестницу, о которой говорил Гарольд. Я поднялся по ней и вышел в длинный освещенный коридор. Там стоял часовой. Я, как тень, направился к нему.
— Кто идет? — крикнул солдат, заметив меня.
— Смерть! — тихо ответил я и вонзил ему в горло нож.
Солдат упал, даже не вскрикнув, а я осторожно стал подвигаться вперед.
Отворив первую попавшуюся дверь, я очутился в зале, залитой мягким лунным светом. Сердце мое сильно трепетало, и я должен был прислониться к стене, чтобы не упасть. Эту залу я узнал. Теперь воспоминания неудержимым потоком стали всплывать в моей памяти. Эти ковры, висевшие по стенам, были мне знакомы, так же как и этот большой камин. Здесь у камина читал обыкновенно почтенный священник, а там, у окна, садилась в кресло с высокой резной спинкой красивая белокурая женщина. Она ласкала и целовала меня, а я играл, сидя у нее на коленях. По всей вероятности, это была моя мать. При воспоминании о ней слезы брызнули у меня из глаз. Но горе мое скоро превратилось в чувство острой ненависти и в жажду мести. Я выпрямился и осторожно пошел дальше.
Эта часть замка казалась совершенно пустой. Но вот я наконец проник в одну комнату, где увидел сгорбленного восьмидесятилетнего старика, читавшего большую книгу при свете двух восковых свечей. Я так и впился в него глазами.
— Это Феррари, бесчестный сообщник моего отца! — пронеслось у меня в голове.
Недолго думая, я бросился к нему и вонзил ему в спину свой кинжал.
Старик громко вскрикнул и упал на пол. На этот крик отворилась дверь соседней комнаты и из нее быстро вышел худой и бледный мужчина лет пятидесяти. Он был одет во все черное, я ни минуты не сомневался, что это был мой отец, и схватил его за горло.
— Смотри! — вскричал я, указывая на труп. — Я совершил правосудие над твоим бесчестным сообщником. Теперь узнай, что я твой сын, сделавшийся вором и убийцей! Ты тоже умрешь от моей руки!
Я хотел убить его, но он сильно отбивался. На шум нашей борьбы сбежались люди и меня схватили.
— Что здесь происходит? — вскричал новый владелец замка, так как это был он. — Каким образом этот бешеный безумец пробрался в замок?
Только теперь я узнал, что мой отец умер, что баронство перешло в другие руки и что я убил двух невинных, из которых последний был старик, отец нового синьора.
Синьор с удивлением выслушал меня.
— Завтра я расспрошу этого сумасшедшего о странных историях, которые он рассказывает, а потом его надо повесить, так как это очень опасный субъект, — объявил он. — А пока заприте его куда — нибудь.
Меня заперли в низенькую комнату, освещенную одним окном с железной решеткой, и я остался один со своим отчаянием и бешенством. Я возмущался против Бога и проклинал память отца, по милости которого я сделался нищим и должен умереть позорной смертью, в своем собственном замке. Наконец, слезы настолько успокоили меня, что я мог подумать о том, как избежать грозившей мне участи.
