Питер Джеймс - Пророчество
Чьи-то пальцы осторожно коснулись ее руки.
– Я попрошу кого-нибудь отвезти вас домой. У вас есть телефон вашего врача? Мы попросим его заехать и осмотреть вас.
Она медленно подняла на него глаза, голова кружилась. Стол был в порядке и не двигался; Фрэнни смущенно посмотрела на него.
– Мне нужно на работу. У меня сегодня в три назначена встреча. Босс наверняка очень рассердится.
– Может быть, вы позвоните ему?
– Как долго я еще должна находиться здесь?
– Мы уже почти закончили. – Он улыбнулся. – Не волнуйтесь, никто вас ни в чем не обвиняет.
«Я виновата, – хотела сказать она. – Я виновата. И вы правы, что обвиняете меня. Это я предложила провести сеанс в подвале. Это все случилось из-за меня. Себ был бы сейчас жив, если…»
Она снова глотнула чаю, так как в глазах опять собирались слезы.
– Извините, – сказала она полицейскому.
– Думаю, вам лучше отправиться домой, лечь в постель, и пусть доктор даст вам что-нибудь, чтобы вы могли спокойно спать ночью.
Фрэнни покачала головой:
– Я не могу. Нет времени.
Он вновь улыбнулся, но не стал спрашивать, что она имеет в виду.
31
Фрэнни вернулась в музей чуть позже половины четвертого. Чувствуя себя совершенно разбитой, она остановилась посреди зала и в оцепенении уставилась на толпы народа, очереди к книжным киоскам, магазинам сувениров и справочному окошку. По твердому полу стучали каблуки. Голоса. Порывшись в сумочке, она вытащила платок и промокнула глаза, пытаясь стереть удивленное лицо Себа, стоявшее перед ней, оно крутилось у нее в голове, как ярмарочная центрифуга. Если бы она чуть быстрее сообразила, она могла бы броситься вперед и…
Привет, малыш!
Констебль Бойл сказал, что она ничего не смогла бы сделать, не смогла бы удержать его вес, она бы только сорвалась вслед за ним. Она почувствовала, что пол уплывает из-под ног. Она могла бы увидеть, что лифта нет, могла бы закричать.
Могла бы догадаться, когда он произнес: «Привет, малыш!»
Фрэнни взяла свой ключ, механически кивнула охраннику, не видя его, в трансе подошла к своему кабинету и остановилась, забыв на мгновение, где находится. В шоке и страхе она не могла ни о чем думать. Наконец она открыла дверь и вошла в комнату. Пенроуза Споуда не было, он оставил на ее столе записку:
«Неважно себя чувствую. Ушел домой. Бенедикт ждет тебя в 6.30, адрес и указания на обороте. Если потребуется моя помощь, звони домой».
Рядом лежала еще записка, тоже его почерком:
«В 2.50 звонила Кейт Хемингуэй из „Ивнинг стандард“. Перезвонит».
Фрэнни беспомощно посмотрела на вторую записку. Несомненно, она звонила по поводу Себа. Фрэнни села, закрыла глаза и начала молиться. Заверещал телефон, и она с опаской взяла трубку, боясь, что это репортер из «Ивнинг стандард». Но это был Оливер, и в его голосе сквозило отчаяние, граничащее с безумием.
– Эдвард исчез, – сказал он.
– Из школы?
– Он позавтракал, а потом не явился на занятия. Никто его не видел.
Аккуратный почерк Споуда расплылся перед глазами.
– Что… что говорит директор?
– Он не знает, что делать.
– А полиция?..
– Они ищут его.
– Господи, как мне жаль. – Она закусила губу. – Что происходит? – тихо спросила она. – Во что мы влезли, Оливер?
– Не знаю.
Ее колени застучали друг о друга; она почувствовала, как костяшки пальцев, прижимающие трубку к уху, вдавились в щеку. Она должна сказать ему.
– Все даже хуже, чем ты думаешь. Себ мертв.
– Себ Холланд?
Фрэнни начала рассказывать, но ее горло сдавили рыдания, и она замолчала.
– Боже мой, бедная ты моя, – только и выговорил он. Затем ухватился за последнюю крупицу надежды, которая у них осталась. – Ты связалась со священником – с пастором?
Она уставилась на маленькие отверстия в микрофоне трубки.
– Я увижусь с ним сегодня вечером.
– Если Эдвард найдется, я сразу же приеду в Лондон.
– Уверена, что с ним все в порядке. Он очень изобретательный.
– Да, – мрачно согласился Оливер. – Во сколько ты идешь к священнику?
– В половине седьмого.
– Позвони мне потом, хорошо?
Она сдавленным шепотом пообещала.
Преподобный Бенедикт Споуд, как оказалось, жил в потемневшем от копоти доме в георгианском стиле, отдельно стоящем на оживленной магистральной улице к югу от Темзы, за станцией «Лондон бридж».
Темные облака, окрашенные снизу в розовый цвет последними лучами заходящего солнца, скользили по небу, словно горящие корабли. Ветер свежел, и на асфальт закапали первые капли дождя, когда Фрэнни подошла к входной двери и позвонила.
Ее удивила внешность открывшего ей человека – он был совершенно не таким, каким она его представляла: лет на десять старше своего брата, низенький и лысый, с маленькой круглой головой, казавшейся твердой, как пушечное ядро, и с выпученными глазами. Единственное, что у них было общего с Пенроузом, это лишь форма рта. На нем была развевающаяся черная сутана, высокий жесткий воротник сдавливал мясистую шею.
– Фрэнни Монсанто? – свирепо осведомился он.
– Да. – Она неуверенно протянула руку. Но священник отверг ее, как будто это был пакет, который ему вручили для передачи кому-то другому. – Я ждал вас к шести.
– Извините, Пенроуз сказал мне – в половине седьмого.
Он посмотрел на часы.
– У меня совсем нет времени. Может, вы придете где-нибудь в начале следующей недели? Скажем, в понедельник вечером?
Фрэнни в ужасе посмотрела на него.
– Но мне нужна помощь сейчас. Я не могу ждать так долго. Пожалуйста, выслушайте меня сегодня. Я подожду, если вам неудобно сейчас; мне обязательно нужно поговорить с вами сегодня.
Он раздраженно взглянул на нее.
– Проклятый мой братец. Я же вполне ясно сказал ему – в шесть.
– Ну пожалуйста, – взмолилась Фрэнни.
Он поколебался, оценивая ее, потом отступил и жестом пригласил войти.
Прихожая выглядела довольно обшарпанной, напомнив Фрэнни студенческое общежитие, и пахла мокрой собакой. Ковер на полу в некоторых местах протерся до основания и был весь покрыт вылинявшей шерстью; краска пожелтела и облупилась, а стены были почти голыми. Взяв ее плащ, он повесил его на стоящую в гордом одиночестве викторианскую вешалку, а затем проводил Фрэнни в маленький, аскетически обставленный кабинет.
Там был незажженный газовый камин из мрамора. На каминной полке покоилось распятие, а за ним стояла почтовая открытка с видом пирамид. Простой дубовый стол был завален бумагами, среди которых располагались старая пишущая машинка и маленький факсимильный аппарат. У стола стоял специальный стул для машинистки, выглядевший так, будто его подобрали на свалке. Убранство комнаты дополняли потертое кресло и диван, пружины которого выпирали под синей обивкой. Окно, перед которым стоял стол, выходило на улицу, и стекла дребезжали от проезжавших машин.
Фрэнни услышала легкие шажки, и в комнату с любопытствующим видом вошла, прихрамывая, староанглийская овчарка.
– На место, Шула! – скомандовал Бенедикт Споуд таким же диктаторским, но более ласковым тоном, чем тот, которым он приветствовал Фрэнни. – Вернись на место!
Собака развернулась и, неслышно ступая, медленно удалилась. Бенедикт Споуд указал Фрэнни на диван, а сам взгромоздился на вращающийся стул и принялся пристально изучать ее. Его презрительность и самомнение напомнили ей виденный как-то раз портрет одного из Борджиа.
Говоря, он несколько приподнимал голову, словно хотел донести свои слова до всех; его агрессивный тон немного смягчился.
– Пенроуз сказал, что вы забавлялись с планшеткой, так?
– Один раз. Когда училась в университете, – ответила Фрэнни.
– Один раз! – Он топнул по ковру ногой, обутой в черный лакированный ботинок, который казался слишком маленьким и изящным для него. – Что такого в этом выражении «один раз»? Почему вам кажется, будто оно все исправляет? Существуют обстоятельства, когда одного раза более чем достаточно, девушка. «Один раз» обанкротился. «Один раз» ограбил старуху. – Он разочарованно покачал головой. – Мне надоели разумные молодые люди, которые думают, что они все знают, которые развлекаются спиритическим сеансом, а потом прибегают ко мне за помощью, ожидая, что я взмахну волшебной палочкой и все исправлю.
Настроение Фрэнни совсем упало. Все неправильно. Нельзя было доверять Пенроузу, нельзя было слушать его. Она сжала кулаки от злости и отчаяния. Хотя прошлый вечер – Пенроуз за столом, – то, что он говорил, не могло оказаться просто удачными догадками. И она напомнила себе, что этого человека рекомендовал сам епископ Льюисский. Он епархиальный экзорцист. Он должен знать, что делает. Должен.
