Данил Корецкий - По понятиям Лютого
– Что это еще такое? Неужто обокрали?
Варенцов первым вошел в квартиру и сразу же получил удар по голове. Его супругу втянули следом два человека в черных «фантомасках». Внутри был еще один, в такой же черной маске.
– Где тайники, сука? – спросил он Варенцову.
– Какие тайники? – прошептала она.
Человек в черном повернулся к оглушенному, распростертому на полу прихожей Борису Игнатьевичу и пнул его каблуком:
– Где тайники?
Варенцова показала скрытый сейф с золотыми украшениями и десятью тысячами рублей, а также заначку под платяным шкафом, где хранились еще пять тысяч.
– Всё? – спросил человек в «фантомаске».
– Всё.
– Хорошо. Теперь открой рот.
Он сунул ей кляп из теннисного мячика, взял какой-то пузырек и поднес его к носу Бориса Игнатьевича. Тот застонал, пошевелился и открыл глаза. Его приподняли, усадили на пол.
– Где тайники?
Варенцов посмотрел на жену. Та попыталась о чем-то просигналить ему глазами.
– Какие тайники? – спросил Борис Игнатьевич.
– Режь левое, – сказал человек в черном.
Один из грабителей взял Варенцову за волосы и приставил нож к ее левому уху, как раз под сережкой из белого золота.
– Стоп. Я вспомнил! – сказал Варенцов.
У Бориса Игнатьевича, как и у большинства представителей сильной половины человечества, имелись свои заначки – в ножке письменного стола, между страницами книг, в нише под подоконником. В последнем тайнике кроме денег хранился порнографический журнал на немецком языке. Варенцова зарыдала.
– Уясни себе, упырь: предложение остается в силе. Платить придется всё равно. Чем скорее дойдет, тем лучше.
Несколько минут продолжалось быстрое организованное движение, словно работала образцово-показательная бригада грузчиков. Потом снаружи послышался гул двигателя. И всё затихло.
Двадцать с чем-то тысяч рублей новыми, золотые украшения (включая сережки), два телевизора, зеркальный фотоаппарат «Салют» и четыре фотокамеры попроще, две песцовые шубы, импортная обувь в коробках, занимавшая целый стеллаж в кладовой, мужские костюмы производства Югославии, женское белье из Чехословакии – всё новенькое, в фабричной упаковке… Квартира была выпотрошена подчистую.
Освободившись с помощью мужа от теннисного мячика, Варенцова сняла телефонную трубку и набрала две заветные цифры. Не успел прозвучать первый сигнал, как Борис Игнатьевич положил руку на рычаг.
– Милицию вызывать не будем.
– Почему?
– Если их найдут, я буду сидеть до наступления коммунизма.
Коммунизм обещали в 1980 году, вспомнила Варенцова. Спорить больше не стала. Лишь спросила:
– О каком предложении они говорили, Борис? Что тебе надо платить?
Борис Игнатьевич не ответил, махнул рукой. Несмотря на боль в затылке, он уже подсчитал в уме убытки и сравнил их с суммой ежемесячной платы за «крышу», которую с него требовал сегодня утром какие-то прохвост, назвавшийся «бригадиром» (или это была кличка? Впрочем, какая разница!). Если добавить сюда его голову и уши жены, то «крыша» обходилась совсем недорого. Почти задаром. Жаль, что он не понял этого раньше.
* * *Цыганский барон Марчо Мороз ужинал в окружении семьи и друзей. Столовая занимала весь второй этаж его просторного дома, уставленный снедью стол размерами напоминал дорожку для забегов на короткие дистанции.
– Он мне такой: ты толкаешь наркоту, я знаю. Плати десятину, говорит. Заманчиво, говорю, очень заманчиво. А за что я должен платить? Нет, ну в самом деле. А он мне: мы тебя, говорит, кры-шу-ем! О! Слыхали такое слово?
Марчо раскатисто засмеялся, за ним подхватили остальные. Мужчины молодые и не очень, бородки, усы, кудри, модные нейлоновые рубашки всех цветов радуги.
– Это что такое, говорю. Это ты мне крышу починить хочешь или что? А он такой: это, говорит, мои люди будут охранять тебя, чтобы никто не обидел.
Марчо наклонился вперед и сделал комически-удивленное лицо. Смех клокотал в глотках гостей, готовый по первому сигналу барона снова вырваться наружу.
– Меня? Твои люди? У меня, говорю, одних только двоюродных братьев – дюжина, и каждый стоит пятерых, как ты. Ты кем себя считаешь, Кузьма? А он такой: я теперь смотрящий над всем районом! Меня, говорит, Студент поставил и три бригады мне дал! Бригады, вы слыхали?
От смеха звенит хрусталь, модный нейлон искрами переливается в ярком свете.
Чем окончился разговор между Марчо и Кузьмой, так никто и не узнал. С громким треском вдруг лопнуло оконное стекло, осыпало гостей осколками. На стол, прямо в блюдо с телячьими котлетами, уложенными корочка к корочке, украшенными кинзой и политыми нежным сливочным соусом, влетел булыжник, вмиг превративший котлеты в месиво, блюдо – в черепки, а сидевшего напротив родственника по прозвищу Красавчик (одного из тех самых двоюродных братьев) – в оштукатуренное горячим фаршем пугало.
Все вскочили. Одновременно. Бросились к окнам. Ругательства и проклятия сразу на нескольких цыганских диалектах – от венгерского до южнорусского – вылетели из десятка глоток, исполненные такой ярости, что походили на взрыв небольшой ядерной бомбы. И окна тоже взрывались одно за другим, навстречу летели новые осколки и новые камни.
– Я их вижу, Марчо!
Там, на улице, за забором. Много. Выстроились цепью, как расстрельная команда. Камни кучками лежат у ног. Темные куртки, поднятые воротники, темные лыжные шапочки. Не боятся, не убегают, работают молча. Дзынь-бах! В столовой шесть окон, уже ни одного целого. Посуда, вазы, стеклянный буфет, красивые картины с русалками и всадницами на противоположной стене. Кому-то камень попал в голову, кровью залито лицо, женщины убежали в другую комнату, но ярость мужчин кипит, никто не сдается, включая самого пострадавшего.
– На куски порежу, эй!!! Вы трупы, слышите?!
Слышат. Но камни летят в окна.
– Ну, я вас! – Марчо достает из шифоньера двустволку, переламывает, трясущимися руками вставляет патроны, бросается к окну.
Гости бегут к двери, к лестнице, они уже не смеются, почти у каждого есть нож, а у кого нет ножа, тот схватил со стола тяжелую мельхиоровую вилку или кочергу от камина. Заляпанный фаршем Красавчик тянется за столовым ножом с томно изогнутым лезвием, и его взгляд случайно падает на булыжник необычной формы и расцветки, лежащий среди битого стекла и остатков заливного осетра.
– Ромалэ! Здесь граната! – успевает крикнуть он, прежде чем воздух в столовой вскипел, оглушительно лопнул, и начиненный стремительными стальными осколками огненный шар разметал в стороны его и всех, кто не успел покинуть столовую.
