Александр Уваротов - 1945
— Откуда у них берется подобное? — Бочкарев не рискнул ответно назвать генерала Михаилом Александровичем. — В последнее время у них, в самом деле, много чего появилось. Самолеты эти. Фаустпатроны… гадкая штука. Автоматы новые, штурмгеверы.
— Если бы только это. Нет, они так далеко шагнули, что оторопь берет. Но не это я имел ввиду. Самое ужасное, что они верят в Гитлера, верят в свою Германию. Искренне и честно. Солдаты, ученые, конструкторы, инженеры, все поголовно. Понимаешь?
— Оболванены, вот и верят.
— Скажешь, оболванены! Оболваненным такое вот не дается, — Ванник кивком головы указал на почти расплывшийся следы от исчезнувших самолетов. — Нет, не все так просто. Потому как сражаемся не мы, а наше право на собственный мир и вера. Вера в будущее. И какая крепче окажется, честнее, правильнее – та и победит. Не оружие – а вера и идеалы.
Затем Ванник неожиданно спросил по-немецки
— Так ты говоришь, знаешь немецкий?
— Яволь, герр генерал, — ответил Бочкарев.
— Где учился? — Ванник не переходил на русский. — Расскажи подробно.
Пришлось рассказывать, хотя подробностей много и не набиралось. Про соседей, три семьи немецких коммунистов, пробравшихся в Советский Союз после краха Веймаровской республики, про долгие их рассказы об Интернационале и будущем, когда не станет государств – только одно, свободное и без границ.
К ним беззвучно подошел капитан Потапов, встал в сторонке, но генерал жестом пригласил его присесть рядом.
— Что?
— Ничего, никаких следов, — ответил Потапов. — Место, кстати, удобное. Движение небольшое, за час – не более пяти машин. Можно выдвигаться.
— Значит, так, — произнес Ванник. — С нами тебе идти нельзя.
— Товарищ ген…
— Отставить. Рассуди: в этом районе ночью произошел бой, а следом появляется офицер с явным следом от пули. Нет, рисковать нельзя.
— Но как же вы…
— Давай подумаем, что можно придумать для него.
— Для него? — Потапов недоверчиво посмотрел на Бочкарева. — А чего для него придумывать?
— Главное – документы. По-немецки говорит сносно, акцент не сильный, сойдет за диалект. И комплекции одной с тобой, твоя форма на нем висеть не будет.
— Товарищ генерал, ведь завалим же дело! Он при первом разговоре себя выдаст!
— Не думаю. Это же разведчик! С немцами на короткой ноге, все их привычки знает. Знаешь, капитан?
— Знаю, — усмехнулся Бочкарев.
— А это мы сейчас проверим, — насупился Потапов и на чистейшем немецком засыпал Бочкарева вопросами – словно азартный забияка-спорщик, пытающийся доказать собеседнику, что тот никогда не служил в армии. Звания, должности, содержание книжки солдата. Полевая жандармерия. Части СС, их отличие от Вермахта.
— Погоди-ка, — изредка встревал Ванник, — это не главное, он и не обязан знать.
— Хорошо, — утомился через десяток минут Потапов. — Вы же видите, многое не знает. Напоследок – в чем заключается честь немецкого солдата?
— А вот это, — встрял Ванник, убирая крохи веселья, которые проступили в его взгляде во время этого разговора, — сам расскажешь ему. А еще – все, чего он не знает.
— Рассказать – расскажу, — безрадостно согласился Потапов. — Но ведь сами говорили, документов на него нет.
— Есть вариант с книжкой СС, которая с портером Гитлера, — сказал Ванник.
— А как объяснить, почему у него такая, а не обычная солдатская?
Бочкарев, внимательно слушавший, решил встрять.
— К чему вообще документы?
Генерал и Потапов враз замолкли и повернули к нему головы с вопросительными непонимающими взглядами.
— Вот, к примеру, пленные, — поспешил пояснить Бочкарев. — Бегут из плена. Затем, после проверки, некоторое время обходятся без обычных документов, с какой-нибудь писулькой, на которой печать.
Ванник перевел взгляд на Потапова.
— Теперь понял?
— Так точно, — ответил тот. — Нешаблонное ситуационное мышление, согласен с вами.
— Даю тебе два часа. Расскажешь легенду, затем основательно пройдешься по штабу рейсхфюрера и нашему отделу. Да, и возьми солдатскую книжку Речкальцева, пусть выучит ее наизусть – от первой до последней страницы. Действуй.
— Слушаюсь, товарищ генерал.
Ванник, поднявшись с земли, ушел, а Потапов, приняв строгий и немного сердитый вид, повернулся к Бочкареву.
— Ну что, капитан. Начнем?!
Около десяти утра Бочкарев вернулся к своим разведчикам.
Белушев спал, Закаилов подремывал, Озеркевич наблюдал за окрестностями. Известие, что они вернутся без него, с капитаном Потаповым Закаилов выслушал по восточному спокойно, без вопросов. И Озеркевич промолчал, только почесал ухо.
— Пойдете по третьему варианту, вот этим маршрутом, — продолжил Бокарев, чувствуя какое-то смущение и неудовольствие, — Дождитесь ночи и выступайте. На нашей стороне в месте перехода сегодня и завтра будет дежурить группа.
— Дело привычное, — сказал Озеркевич. — С Белушевым только неудобно.
— Я говорил с Потаповым, он сказал, что даст вам специальные таблетки. Одну Белушеву, она поставит его на ноги. Действует часов четыре-пять. За это время должны успеть.
— Вот за это спасибо, товарищ капитан, спасибо. За четыре часа точно успеем.
Озеркевич пристально посмотрел на Бочкарева.
— С нами все будет в порядке, Сергей Николаевич, не в первый раз. А вот вы – с ними?
— С ними.
— В логово, значит, лезете.
Бочкарев усмехнулся.
— Лезу.
— Тогда еще неизвестно, кому труднее будет, — задумчиво произнес Озеркевич. — Правда, Исмаил? Чего молчишь?
— Опасное дело, — согласился Закаилов. — И так все ясно, чего словами кидаться. Трудно.
— Философ, — заметил Озеркевич. — Вы там, в случае чего, привет от нас передавайте. Мол, ждите, уже скоро.
Бочкарев отмахнулся: нашел, когда болтать.
— На, держи карту и обоймы. Заберешь еще мой вещмешок. Начальнику разведки передашь… впрочем, ничего не нужно передавать
Бочкарев протянул руку для пожатия, но не удержался и обнял их по очереди…
Теперь группой руководил Ванник, в настоящий момент оберштурмбаннфюрер СС Даниэль Шаубергер, уже без маскировочной куртки, аккуратный, подтянутый, с той ноткой высокомерия, что отделяла настоящих немецких офицеров от остальной массы военных. Бочкарев, ныне Берхард Кёллер, лейтенант-фотограф, переведенный в фотографы сразу после побега из русского плена, переместился на самую последнюю ступень иерархии. И тут же получил для ношения ранец, набитый чем-то тяжелым и неудобным.
Впереди него ступали неловкий и медлительный Петр Павлович, в своих неизменных очках, он же – чиновник административно-технической службы Юрген Грах, и долговязый Василий Семенович – старший оружейник Фридрих Витцих.
