Челси Ярбро - Хроники Сен-Жермена
— Но это не все, — возразил тот упрямо.
— Может быть, и не все, но вам предстоит о том рассказать, — поспешил смягчить ситуацию Доминик.
— Что я и сделаю, если мне дадут такую возможность, — окрысился Уиттенфильд. — Каждый из вас, похоже, предпочитает обсуждать свои собственные делишки. Если хотите, давайте поболтаем о них.
— Ну, Чарльз, не капризничайте, — осмелился высказаться Эверард и тут же искательно улыбнулся, чтобы хозяин не счел его слова за упрек.
Уиттенфильд смотрел в потолок, погрузившись в свои мысли, потом глаза его заблестели.
— Знаете, впервые ознакомившись с дневником, я решил, что Сабрина дает волю фантазии, но с тех пор мне довелось почитать и еще кое-что. Сличение материалов, почерпнутых из разных источников, убедило меня, что записи нашей родственницы — чистейшая правда, и это открытие смущает теперь мой покой. Весьма нелегко прийти к заключению, что многие вещи, представлявшиеся тебе абсурдными, на самом деле не таковы.
— На что это вы намекаете, Чарльз? — требовательно спросил Доминик, раскуривая очередную сигару.
— Вы читали дневник, а? — Лорд даже не взглянул на кузена. — Нет, не читали. А я читал, и не один раз, и вправе вам заявить, что документ этот внушает тревогу.
— Вы только и делаете, что обещаете внятно нам обо всем рассказать, — вздохнул Хэмворти, — но так и не выполняете своих обещаний.
— Как мало в вас доверия, Питер, — пожурил его с деланным добродушием Уиттенфильд. — Уймите свою раздражительность, и вы тут же поймете, почему мой рассказ о Сабрине строится именно так. Не я выбирал тему для обсуждения, но она стала поводом несколько вас просветить. — Он хлебнул вина и слизнул с верхней губы дужку кирпично-оранжевой влаги.
— Так окажите нам эту любезность, — улыбнулся шестой гость.
Рассказчик поколебался.
— Не знаю, к каким заключениям вы придете. Я ведь и сам не разобрался во всем до конца. — Он шумно выдохнул воздух и вновь потянулся к бокалу. — Ладно, судить да рядить вы будете сами. Так оно, полагаю, выйдет верней. — Последовал смачный глоток. — Сабрина, понятно, не бросала слежки за графом. Ночи, представьте себе, напролет не спала, а с утра принималась за хлопоты по хозяйству, стараясь также оказывать посильную помощь слуге своего благодетеля, перед которым сильно робела, хотя тот был с ней безукоризненно вежлив, как, впрочем, и граф, встреч с которым она по возможности избегала. Страхи, вы понимаете, все еще жили в ней. Прослужив так какое-то время и скопив немного монет, женщина купила распятие — старое было продано еще с год назад. Граф, заметив крестик, вскользь бросил, что он позолочен. Сабрина с негодованием заявила, что ничего большего она себе позволить не может и что истинную веру золотом не подменишь. Хозяин, вежливо извинившись, признал ее правоту, а через две недели подарил ей другое распятие, уже из чистого золота и, кажется, флорентийской работы. Я, по крайней мере, так думаю, ибо видел его. Сабрина, обуреваемая ужасными подозрениями, отнесла дар к католическому священнику, чтобы тот его освятил. Католик, зная ее как благочестивую англиканку, не преминул выполнить просьбу…
— И граф наутро растаял как дым, — заключил саркастически Доминик.
— Нет, с ним ничего подобного не случилось, и Сабрина сделала вывод, что он не злой искуситель, а добрый благовоспитанный человек, но не оставила своих за ним наблюдений, весьма и весьма, надо сказать, изматывавших ее. Однажды ночью, таясь на лестнице возле одной из всегда закрытых дверей, она задремала и с ужаснейшим грохотом покатилась вниз по ступеням. Дверь отворилась, лестницу залил свет…
— Боже! — вскричал Эверард. — Наверняка она сильно расшиблась! Я тоже однажды упал с лестницы и потянул связки в плече, а доктор сказал, что мне еще повезло. Все кончилось бы печальней, будь я потяжелее.
Уиттенфильд раздраженно нахмурился.
— Она набила себе синяков и сломала руку — к счастью, правую, потому что была левшой.
— Ах вот оно что, — заметил Твилфорд глубокомысленно. — Это многое объясняет.
— Леворукость? — вскинулся Уиттенфильд. — А вы ведь, кажется, правы. Считается, что в левшах есть нечто особенное. Подумать только, Серена тоже была левшой.
— А что вы скажете о людях, одинаково хорошо владеющих обеими руками? — тихо спросил шестой гость.
— Я их не одобряю, — веско заявил Грейвстон. — Это неестественно.
— Вы думаете? — Шестой гость повернул к пэру голову, но тот только хмыкнул и промолчал.
— К Сабрине! — потребовал Доминик.
— Да, к Сабрине, — повторил Уиттенфильд, заглядывая в опустевший бокал. — Замечательная была женщина. На чем я остановился?
— Она упала с лестницы и сломала себе руку, — подсказали ему.
— О да! Граф вышел из комнаты, но Сабрина потеряла сознание, а очнувшись, не сразу сообразила, что ее куда-то несут. Обмирая от боли и страха, она закрыла глаза и стала ждать, что последует дальше.
— Пожалуй, ей только это и оставалось, — мрачно сказал Эверард.
— Несомненно, мой друг. Мысли бедняжки путались, а когда прояснились, она обнаружила себя на мягкой кушетке в небольшой, изящно обставленной комнате. Можете представить ее изумление, ведь все стены спаленки были увешаны прекрасными картинами, а мебель была покрыта искусной резьбой и обтянута дорогими шелками. В то время подобная роскошь встречалась редко, даже в богатых домах. Этот граф выходил на поверку более впечатляющим персонажем, чем Сабрина о нем полагала.
— Возможно, он был совсем и не граф, а богатый торгаш, тешивший себя экстравагантными развлечениями. Этим, кстати, объясняется и уединенное местоположение дома, и отсутствие в нем гостей, — цинично заметил Доминик.
— Я и сам одно время так думал, — признался Уиттенфильд. — Я был уверен, что нашу родственницу просто ослепило богатство. Но потом навел кое-какие справки и понял, что, чем бы этот иностранец ни занимался, принадлежал он к самой родовитой аристократии.
— Как любопытно, — произнес шестой гость.
— А будет еще любопытнее, — продолжил Уиттенфильд, не различив в замечании сардонической нотки. — Граф одурманил страдалицу маковой настойкой и выправил ей руку. Сабрина пишет, что ощущала себя плавающей в огромной теплой ванне, хотя и слышала, как хрустят ее кости. Потом она вновь потеряла сознание и очнулась уже у себя. Ее рука была в лубке, а голова казалась набитой ватой.
— А хозяин? Что он? — спросил Твилфорд, захваченный рассказом.
— Он навестил ее на следующий день и навещал еще и еще, весьма беспокоясь о том, как протекает выздоровление, — Уиттенфильд многозначительно смолк, дожидаясь откликов, и дождался — от Эверарда.
