Лис Арден - Мастер теней
— Это вы об Андерсене? Открою вам секрет, уважаемый мсье Аристид, раз уж вы поделились своим. История, описанная Хансом Кристианом, действительно приключилась со мною. Человек, обратившийся ко мне за помощью, оказался чересчур добродетельным… в самом высоком смысле этого слова. Снятие только одной печати не решило бы его проблем, и вот тут я — каюсь — немного перестарался, снял целых пять. Так и получилось, что перешел он в полную свою противоположность: из кроткого стал гневливым, из щедрого — алчным, из смиренного — гордецом, из целомудреннейшего и воздержанного — распутным чревоугодником. Фигурально выражаясь, в нем возобладала Тень. Буду с вами откровенен до конца — помните кривое зеркало тролля, упоминаемое тем же Андерсеном? Это тоже моя работа. Правда, не самая лучшая, хвастаться особенно нечем… действие осколков обратимо, да и срабатывают они не всегда. Так, юношеский опыт.
— Вы говорите серьезно, мэтр? Простите, но поверить в это… впрочем, неважно. Я, пожалуй, воспользуюсь вашим настроением и спрошу, как к вам попало это удивительное кольцо?
— Его мне вручили при вступлении в должность.
— Какую, позвольте спросить?
— Мастера Теней, конечно. Это кольцо Снимающего Печати. Смотрите: красный рубин настроен на гнев, желтому топазу подвластна алчность, фиолетовому аметисту — зависть, синий сапфир открывает врата гордыни, розовый жемчуг дает волю сладострастию, рыжий турмалин распускает пояс чревоугодия, черный же алмаз ведет в бездну уныния.
— Любопытно… но несколько скуповато. И вся ваша палитра исчерпывается семью старыми библейскими смертными грехами? А как же богатство колористики, мэтр? И потом, человечество прогрессирует, и неустанно пополняет этот перечень.
— Уважаемый Аристид, при всем своем немалом старании человечество не может придумать ничего качественно нового, уж поверьте мне. Что же касается колористики… основных тонов у Тени семь, но кто исчислит все ее оттенки и нюансы? Впрочем, мы чересчур увлеклись разговором в ущерб делу. Итак, господин Крафка, я готов вам помочь; ценою же снятия Печати Уныния будет посвящение вашего первого нового романа моей скромной персоне. Да-да, так и напишите — посвящаю Мастеру Теней.
— И это все?
— Абсолютно.
— Но в своем объявлении вы недвусмысленно намекаете на высокую стоимость ваших услуг! А сами просите о такой малости…
— Уважаемый господин Аристид, не судите столь легковесно о том, что есть малость, а что — непомерность. Вы можете ошибиться. Мои услуги действительно очень дороги, я этого не скрываю. Равно как и не уговариваю их принять. Подумайте об этом, я оставлю вас одного… ненадолго.
Мастер Теней вышел из кабинета, писатель же остался сидеть в кресле. Аристид Крафка думал о более чем странном и сомнительном предложении, об иллюзорной плате, назначенной за него; пальцы его нервно барабанили по колену, сигара погасла.
Так же как громоотвод притягивает к себе молнии небесные, так же и кресло, предназначенное для посетителей Мастера Теней, притягивало, по всей видимости, мрачные тучи тяжелых предчувствий. Писателю представлялись поочередно то ледяной душ пренебрежения со стороны коллег, то полные сочувственного ехидства реплики приятелей, то — и это было самым страшным — статьи литературных критиков, в которых развенчивалось в пух и прах все его творчество и блестяще доказывалось, что писанина его гроша ломаного не стоит, а все предыдущие успехи и громкая слава есть ни что иное как проявление читательского дурновкусия и неискоренимой любви к светским сплетням, в каковых имя писателя фигурировало с завидным постоянством (не иначе, как с рекламными целями…). Аристид Крафка сознавал, что помимо писательства у него есть семья, есть интересы на бирже и в свете, есть немалые деньги, наконец; однако сколько он не складывал добра на ту чашу весов, напротив которой покоилось его творчество, — желанного равновесия не получалось.
Мастер Теней бесшумно вошел, встал рядом с писателем.
— Я вижу, вы готовы? Приступим.
Он вытянул вперед руку с перстнем, так заинтересовавшем блистательного Аристида, проделал ею какие-то псевдомагические пассы и заговорил.
— Уныние, бездна бездонная, черная… Падение бесконечное, сон кошмарный в объятьях отчаяния… Оно изъязвляет душу, кислотою вытравит всякую радость и похоронит надежду… Приди, ядовитая мудрость, приведи с собою раздумия горькие и сожаления, выпусти их, как рой кровопийц, не дающих покоя до самой могилы! Seine to fuin on Heleworn! Linge at dehelduwatt, girif el Helkharakse… Aep lifelle Ring!
— На каком языке вы заговорили, мэтр? — с этими словами писатель обернулся и в мгновение ока оказался почти загипнотизирован матовым блеском черного камня в кольце. Аристида словно потянуло в темный колодец, сердце его охватили ледяные когти, впились намертво, высасывая тепло, свет, саму жизнь… он резко выдохнул, встряхнул своей буйной шевелюрой… наваждение исчезло.
— Желаю удачи, господин Крафка. И не забудьте о посвящении.
Новый роман нового Аристида Крафки произвел эффект доброй сотни разорвавшихся бомб. Парижане вспоминали о первой постановке «Эрнани» и о суде над «Мадам Бовари», но эти литературные cкандалы не шли ни в какое сравнение с «Крысятами Тампля».
— Вы уже прочли «Крысят Тампля»?
— О да! Какой ужас!
— Да, и какой блеск! Какое мастерство, какая глубина! Я, признаться, недооценивал этого ремесленника Крафку; никогда бы не подумал, что он на такое способен…
— Помилуйте, о каком мастерстве вы толкуете? О мастерстве собирания грязи по всем сточным канавам Парижи и размазывании этой вот грязи по бумаге? Этот роман смердит, как самая гнусная ночлежка, а после его прочтения мне хотелось вымыть руки!
— Вам не мешает промыть также и ваш сонный, заплывший жиром благополучия мозг!
— Как вы смеете! Вы такой же грубиян и негодяй, как и ваш Крафка!
— А вы — надутый идиот, ничего не смыслящий в искусстве, венцом коего почитаете слащавую оперетку «Моя прелестная садовница»!
Споры о романе кипели во всех салонах, гостиных и даже в бальных залах. «Крысята Тампля» разительным образом отличались от предыдущих творений Аристида блистательного: ни благородных красавцев, ни молодых герцогинь, ни погонь с фехтованием. Книга весьма красочно повествовала о жизни детей и подростков парижского дна — тех, чьим единственным верным спутником был голод, кто учился драться и воровать чуть ли не c колыбели. Виртуозы-карманники, достигшие высот мастерства в том возрасте, когда обычные дети только идут в школу; десятилетние проститутки, с жуткой деловитостью обслуживающие клиентов; несовершеннолетние убийцы — эти порождения Нищеты, Невежества и Порока, окрещенные Крафкой «крысятами Тампля» кружились на страницах его книги в завораживающем данс макабре… Свой во всех смыслах новый роман, вознесенный и публикой, и критиками на сияющие высоты, писатель посвящал некоему Мастеру Теней.
