Михаил Павлов - Некрофилия
Я пролежал так три дня.
Меня парализовало из-за травмы позвоночника, или же крюк, выскочив из потолка, огрел меня по голове. Чертов крюк! Я ведь не раз проверял, крепко ли он держит. Не может быть, чтобы кабель оборвался. И он слишком толстый, чтобы отрезать мне голову. Странно, если эти мысли роятся в отрезанной голове. Я пролежал на полу три дня или около того, рассудок ослабел. Течение времени стало аморфным, иногда мне казалось, что я могу переживать одну и ту же секунду тысячи раз. Три дня в комнате горел электрический свет, этот счет я уже не оплачу. Поначалу из немигающих глаз часто текли слезы, на второй или третий день перестали. Стоял оглушительный гул, иногда я различал в нем мелодию звонка на мобильном, а иногда мне слышались неразборчивые голоса и звук воды, сливаемой в унитазе. Три дня я пролежал на полу, глядя сквозь неподвижные полузакрытые веки на входную дверь.
Тени, мелькающие впереди, я заметил не сразу. А, заметив, долго не мог сфокусировать зрение. Это были люди в черной одежде. Меня что — грабят? Кто-то склонился надо мной:
— Нет, он живой, — сказала тень женским голосом.
— Вот же неудачник!
Я догадался, что меня шевелят. Женщина оттянула веки на моем правом глазу, разглядывая зрачок. На ней была полицейская куртка. Это полиция. Три дня. В отделении меня хватились, как и положено, через три дня.
— Давайте скорую. У бедняги обезвоживание и, похоже, полный паралич.
В дверях появился новый силуэт.
— Он же медик, выписал себе наркоты бы и отошел с передоза…
Полицейские не успели заметить его прежде, чем андроид сделал свои неправильные выводы. То, что произошло потом, я видел отчетливо. Полицейских было четверо. Похоже, женщина сидела рядом со мной справа на корточках, выпадая из моего поля зрения. На кровать присел коп, разглядывая полотенце и банку с маслом. Я видел его снизу только по плечи. У самой двери, прислонившись к стене, стоял полицейский, и голос еще одного слышался откуда-то слева, из ванной, возможно. Это он пошутил про наркоту. Робот схватил ближайшего к выходу копа за шею обеими руками и с невероятной легкостью отделил голову от туловища. Неуверенно шагнув в комнату, обезглавленное тело повалилось на пол, из шеи бил алый фонтан. Полицейский, что расположился на диване, отбросил банку и положил руку на кобуру. В этот миг в него, словно футбольный мяч, полетела оторванная голова. Судя по звуку головы столкнулись, коп повалился на постель, снаряд покатился по полу. Слева раздалась брань, андроид метнулся в ту сторону. Женщина-офицер выпрямилась, слышно было, как хрустнули суставы в коленях, а потом щелкнул затвор пистолета. В ванной заорал полицейский, потом я увидел его. Куртка на нем была расстегнута, на синей рубашке расползалось багровое пятно. Он не шел, просто дергался, сучил ногами, будто огромный тропический таракан, насаженный на булавку. Из живота полицейского торчали шевелящиеся ножницы, скальпель, крючки. Андроид пронес его несколько метров, потом я оглох от раскатов грома. Стряхнув тело с руки, робот приблизился к женщине вплотную. Я видел только их ноги: металлические стопы и начищенные ботинки. Вдруг ботинки оторвались от пола, мне на глаза закапала кровь. Некоторое время я ничего не слышал и не видел.
— Отчим, зачем они сделали это с тобой?
Пауза. Похоже, он все-таки понял.
— Отчим! Зачем ты сделал это!
Огненные спицы прошили мне спину, андроид поднял меня на руки. Боль была невозможная, но мне показалось, что я пошевелил пальцами на ногах. Робот тряс меня как тряпичную куклу, а я силился разомкнуть губы. Я чувствовал их, но они слиплись от обезвоживания. Вспомнился белоснежный бумажный самолетик. Мальчишкой я запускал такие пару раз, они все время падали на землю, а хотелось, чтобы хотя бы один улетел в небо.
— Отчим! Ты сделал это из-за нее?! Отчим! Ты бросил меня из-за нее?! — это был странный голос. Как будто кто-то крутил туда-сюда регулятор громкости, иногда звук начинал дребезжать, шипеть, словно радиопомехи сбивали сигнал. Наконец я смог вдохнуть воздух через рот и решил попытаться что-нибудь сказать, но андроид с размаху ударил меня о стену, размозжив череп. Надеюсь, он не поймет, что убил меня.
3. Снова июньБагровые лучи заката протискивались сквозь прорехи в крыше на огромный темный чердак. Во мгле стоял ликующий писк, крысы пировали свежим мясом. В центре чердака щелкали ножницы, скрипел скальпель, натыкаясь на кость. Время от времени новые куски летели ненасытным грызунам.
— Кисти и ступни очень быстро приходят в негодность. Особенно ступни, — произнес робот. Он стянул со своих ног почерневшие и распухшие стопы, принадлежавшие раньше одному из бродяг, чьи останки можно было найти неподалеку. Стопы одного из полицейских уже были готовы. Где-то в глубине чугунной башки, кроме всего прочего, непрерывно звучала полицейская волна, отслеживались сигналы о помощи. Через несколько минут андроид достал что-то еще из мешка и долго разглядывал. Тьма ему не мешала.
— Ты и не знала, что однажды попадешься мне, а я знал, — он держал в левой руке срезанное женское лицо и мял его пальцами, заставляя гримасничать. — Теперь вы будете вместе во мне.
С этими словами андроид приложил искривленную личину к своему торсу, раздвинул узлы кишечника, так что лицо Лены стало напоминать Медузу Горгону. Выше можно было найти сердце и сдавленные легкие поверх металлического туловища. А ниже пара гениталий: мужские и женские. Некоторое время робот растягивал лицо женщины на маленьких скобах, а потом пришивал стальной нитью к соседним органам. Спустя немалый срок, проведенный в жарком сухом чердачном воздухе, пришитая плоть превратится в мумию, как и та искаженная физиономия, что была натянута на голову робота. В этой желтой ссохшейся маске сейчас с большим трудом можно было узнать человека, которого андроид однажды назвал отчимом, но хотел бы называть отцом.
— Некрофил же — это человек, который все проблемы склонен решать только путем насилия и разрушения, которому доставляет наслаждение мучить и заставлять страдать, одним словом, тот, который не может существовать, не превращая живое в неживое, — процитировал андроид и добавил. — Ключевое слово — человек.
Крысы на несколько мгновений смолкли, испугавшись монотонного голоса, но потом вернулись к дележу и трапезе. Мрак стал полностью непроницаемым. Солнце наконец село.
