Говард Лавкрафт - Комната с заколоченными ставнями
Несколько секунд Эбнер раздумывал над тем, что бы это значило. Он вспомнил жабоподобную тварь, увиденную им тогда в комнате, — не она ли улизнула сквозь сломанное окно? А может, что еще более вероятно, другая тварь одного с нею вида почуяла присутствие собрата и поднялась наверх, в комнату, прямо из реки? Слабая догадка мелькнула у него в голове, но он в раздражении отогнал ее прочь — человеку его уровня не пристало становиться пленником мистических суеверий, которые держали в страхе старого Лютера.
И все же он решил заглянуть в комнату над мельницей. С колотящимся от волнения сердцем он приблизился к запертой двери, повернул в замке ключ и шагнул в помещение, пребывая в твердой уверенности, что сейчас увидит в нем какие-то зловещие изменения. Но тщетно — кроме ярких пятен солнечного света на полу, которых не было, да и не могло быть накануне вечером, он не увидел в комнате ничего нового.
Он подошел к окну.
На подоконнике тоже были следы. На этот раз Эбнер различил сразу две цепочки отпечатков: одни вели внутрь комнаты, другие из нее. По своим размерам они явно отличались друг от друга: следы, ведущие наружу, были крошечными, не более полудюйма в длину, а те, что вели внутрь комнаты, были больше первых раза в два. Эбнер наклонился, чтобы рассмотреть их получше, и застыл в изумлении, не в силах оторвать глаз от увиденного.
Он не был профессиональным зоологом, но кое-какие познания в этой области у него имелись. Следы на подоконнике не были похожи ни на что виденное им прежде. Если исключить наличие перепонок между пальцев, они представляли собой совершенно точные отпечатки человеческих ступней и ладоней в миниатюре.
Он бегло осмотрел помещение, не особо, впрочем, надеясь найти тварь, оставившую эти странные следы. Так оно и оказалось — он не встретил нигде даже признаков ее пребывания. Эбнеру стало не по себе. Он вышел из комнаты и тщательно закрыл за собой дверь, уже сожалея о давешнем порыве, заставившем его вторгнуться сюда и выломать ставни, которые до поры до времени надежно отгораживали заколоченную комнату от внешнего мира.
III
Эбнер не особенно удивился тому, что во всем Данвиче не нашлось ни одного охотника принять участие в разрушении мельницы. За это дело не желали браться даже те плотники, которые вот уже долгое время бедствовали без работы. Не решаясь отказать Эбнеру напрямую, они отнекивались под разными благовидными предлогами, но за ними легко угадывался суеверный страх перед домом старого Лютера. Отчаявшись найти добровольцев в Данвиче, Эбнер отправился в Эйлсбери, где ему довольно скоро удалось отыскать трех крепких парней и договориться с ними о выполнении работ, предусмотренных дедовским завещанием. Плотники, однако, не поехали в Данвич в тот же день, как того хотел Эбнер, а упросили его подождать неделю-полторы (у них еще были кое-какие дела в Эйлсбери), дав обещание по истечении этого срока появиться в поселке.
Эбнер вернулся в старый дом и в ожидании приезда работников взялся за изучение книг и бумаг покойного Лютера. Книги он решил со временем просмотреть основательно — среди них могли оказаться издания большой ценности. Многочисленные кипы старых газет — в основном это были «Аркхем эдвертайзер» и «Эйлсбери трэнскрипт» — он отложил в сторону, с тем чтобы в дальнейшем предать их огню; такая же участь постигла бы и толстую связку писем, найденную в ящике дедовского стола, если бы не фамилия «Марш», мелькнувшая на странице одного из посланий. Он тут же впился глазами в строки письма и прочел следующее:
«Лютер, то, что случилось с кузеном Абедом, — это предмет особого разговора. Даже и не знаю, что сообщить тебе об этом. Боюсь, ты все равно не поверишь ни единому моему слову. Впрочем, я и сам не знаю всех деталей. Вполне возможно, что весь этот вздор выдуман от начала до конца лишь для того, чтобы скрыть какую-нибудь скандальную ситуацию, в которую попали Марши, — ты ведь знаешь, что они всегда были склонны к преувеличениям и отличались большими способностями к вранью. Да к тому же они на редкость изворотливы — впрочем, такова уж их натура.
Но я немного отвлекся. Так вот, как рассказал мне кузен Элайза, он был еще совсем молодым, когда Абед и с ним еще несколько жителей Инсмута совершили на торговом корабле плавание в Полинезию и обнаружили на одном из островов странных людей, которые называли себя „глубоководными“ — дело в том, что они могли жить и в воде, и на суше. Как амфибии. Можешь ли ты в это поверить? Я — нет. Но самое потрясающее было в том, что Абед и еще кое-кто из его товарищей по плаванию взяли в жены женщин из этого племени и стали жить с ними.
В общем, такова легенда. А вот факты. Начиная с того времени Марши стали самыми удачливыми и процветающими из всех морских торговцев. Далее, жена Абеда, миссис Марш, никогда не покидала пределов своего дома, за исключением случаев, когда она посещала закрытые собрания Тайного Союза Дагона.[2] Говорят, что Дагон — это какой-то морской бог. Впрочем, об этих языческих верованиях я ничего не знаю, да и знать не хочу. Дети Маршей отличались очень странным обликом. У них были невероятно широкие рты, лица без подбородков и такие огромные выпуклые глаза, что они больше походили на лягушек, чем на людей, — я не преувеличиваю, Лютер! Но, по крайней мере, у них не было жабр в отличие от „глубоководных“ — говорят, те обладали жабрами и поклонялись Дагону или еще какому-то там морскому божеству, чье имя я даже не могу выговорить, хотя оно у меня где-то записано. Ладно, это неважно. В конце концов, Марши могли все это выдумать, преследуя только им одним известные цели, и все же… Представь себе, Лютер, все суда капитана Марша: бриг „Хетти“, бригантина „Колумбия“ и барк „Королева Суматры“, — часто ходившие аж в Ост-Индию, всегда возвращались из рейсов без единой поломки! Можно было подумать, что Марш заключил сделку с самим Нептуном. И потом, все эти странные действа в открытом море, вдали от берега, где жили Марши… Купания по ночам, например, — а заплывали они аж на риф Дьявола, за полторы мили от Инсмутской гавани! Люди держались от них подальше; разве что Мартины да еще кое-кто из тех, кто ходил с Маршем в торговые рейсы в Ост-Индию, продолжали водить с ними дружбу. Сейчас, после смерти Абеда — надеюсь, что и миссис Марш последовала за ним, поскольку со времени кончины мужа никому не доводилось встречать ее в Инсмуте и окрестностях, — дети и внуки капитана Марша ведут такой же странный образ жизни…»
Далее в письме следовали банальные общие места и сетования по поводу цен, которые слегка позабавили Эбнера — сейчас эти более чем полувековой давности цифры казались просто смехотворно низкими. Составленное еще в ту пору, когда Лютер Уэйтли был молодым неженатым человеком, письмо было подписано неизвестным доселе Эбнеру именем — «кузен Эрайя». Хотя все эти сведения о Маршах ничуть не приблизили Эбнера к разгадке семейной тайны, он чувствовал, что содержание только что прочитанного им письма могло бы объяснить ему многое, если не все, обладай он ключевой информацией о своей таинственной родне. Но как раз ее-то и не было у Эбнера, а были только разрозненные ее частицы.
