Брайан Ламли - Некроскоп
Его метод отдыха всякому непосвященному мог показаться в высшей степени жутким, но он был одной из составляющих процесса подготовки. Человек сел рядом с другим обитателем комнаты, лежавшим на наклонном столе или каталке с рифленой алюминиевой поверхностью, положил согнутые руки на его живот и опустил на них голову. Затем он закрыл глаза и, казалось, уснул минут на пятнадцать. Во всем этом не было абсолютно никакой эротики и даже отдаленного намека на гомосексуализм. Человек на каталке также был обнажен; он был гораздо старше первого, с дряблым телом, морщинистый и лысый, если не считать полоски седых волос на висках. К тому же он был мертв; но даже в смерти его мертвенно-бледное отечное лицо, тонкие губы и густые седые, сходящиеся у переносицы брови несли на себе отпечаток жестокости.
Трое по другую сторону экрана внимательно следили за происходящим. При этом “исполнитель” производил все манипуляции, полностью отрешившись от всего и ничем внешне не проявляя своей осведомленности об их присутствии. Он просто совершенно “забыл” об их существовании — его работа была слишком всепоглощающей и важной, не допускающей никакого вмешательства извне.
Но вот он пошевелился, поднял голову, пару раз моргнул и медленно встал. Теперь все было в порядке — можно было начинать исследование.
Трое наблюдателей, непроизвольно сдерживая дыхание, наклонились вперед в своих креслах, сосредоточив все внимание на обнаженном мужчине. Казалось, они боялись что-то нарушить, несмотря на то что их наблюдательный пункт был абсолютно изолирован и непроницаем.
Теперь обнаженный человек развернул каталку с трупом таким образом, что ее нижний край, за который слегка выступали холодные, безжизненные ступни, образуя букву “V”, навис над краем ванны. Он подтянул второй, более традиционного вида столик на колесиках и открыл лежавший на нем кожаный чемоданчик, в котором находились хирургические инструменты — острые как бритва скальпели, ножницы, пилы.
На наблюдательном пункте человек, сидевший в центре, зловеще улыбнулся, однако его мрачную улыбку не заметили сидевшие рядом, поскольку именно в этот момент они с облегчением слегка откинулись в своих креслах, с удовлетворением решив, что им предстоит увидеть всего лишь не совсем обычное вскрытие. Их босс с трудом сдерживал смех, рвавшийся из его груди, омерзительная радость переполняла его, вызывая дрожь в теле, когда он представлял себе, какой шок их ждет. Он все это уже видел раньше, а они еще нет. Предстоящая процедура тоже послужит своего рода испытанием на прочность.
Теперь обнаженный мужчина достал длинный хромированный стержень, один конец которого был острым, как игла, а другой заключен в деревянную рукоятку. Он склонился над трупом, упер острый конец стержня в то место, где на вздутом животе виднелся пупок, и всей своей тяжестью надавил на рукоятку. Стержень воткнулся в мертвое тело, и из раздутого кишечника начал выходить газ, скопившийся там за четыре дня, прошедших с момента смерти, с шипением вырываясь прямо в лицо обнаженному человеку.
— Звук! — резко бросил сидевший в центре наблюдатель, заставив тех, кто был рядом, выпрямиться в креслах. Его голос был настолько хриплым, что, скорее, напоминал какое-то гортанное бульканье, а он тем временем продолжал:
— Быстро! Я хочу послушать, — и указал толстым коротким пальцем на динамик, висевший на стене.
Громко сглотнув, сидевший справа вскочил, бросился к динамику и нажал кнопку с надписью “Прием”. Мгновение слышались какие-то помехи, а затем ясно раздалось шипение, звук которого постепенно — стихал по мере того как живот трупа медленно оседал, скрываясь в складках жира. Несмотря на то, что выход газа прекратился, обнаженный человек, вместо того, чтобы отстраниться, еще ниже склонился лицом к трупу, закрыв глаза, и глубоко вдохнул полной грудью.
Не отрывая глаз от экрана, служащий неуклюже, ощупью вернулся к креслу и тяжело опустился в него. Его рот, так же, как и рот второго, был раскрыт, и оба они сидели теперь совершенно прямо на самых краешках кресел, крепко вцепившись в деревянные подлокотники. Забытая сигарета тлела в пепельнице, и в воздух поднимался ароматный дымок. Только главный наблюдатель сидел неподвижно, и, казалось, выражение лиц подчиненных его интересует ничуть не меньше, чем то, что происходит по ту сторону экрана.
Обнаженный человек поднялся и выпрямился возле трупа, из которого теперь вышел весь газ. Одна его рука лежала ладонью вниз на бедре трупа, другая точно так же на грудной клетке. Большие и круглые как плошки глаза были снова широко открыты, но цвет его кожи заметно изменился. Нормальный здоровый розовый цвет только что тщательно вымытого молодого тела куда-то исчез; вместо этого оно стало таким же серым, как тело трупа, к которому человек прикасался. Он был серым, как сама смерть. Он задержал дыхание и, казалось, смаковал вкус смерти, слегка втягивая щеки. Затем...
Он отдернул руки от трупа, с шумом выдохнул зловонный газ и откинулся назад, встав на пятки. На мгновение показалось, что он сейчас рухнет навзничь, но он снова наклонился вперед и снова с величайшей осторожностью положил руки на труп. Мрачный, суровый и серый, как камень, он касался тела, и его пальцы дрожали, легко, словно бабочки, передвигаясь от головы к кончикам ступней и обратно. По-прежнему в этом не было никакой эротики, однако тот, что сидел слева, прошептал:
— Он что, некрофил? Что все это значит, товарищ генерал?
— Сиди спокойно и учись, — прорычал тот, что сидел в центре. — Ты же знаешь, где находишься. Ничто здесь не должно тебя удивлять. А что касается того, что все это значит и кто это такой, — скоро ты все узнаешь. Я могу сказать только одно: насколько мне известно, таких, как он, только трое в СССР. Один — монгол откуда-то с Алтая, шаман из местного племени. Он уже практически умирает от сифилиса и потому бесполезен для нас. Другой — безнадежный сумасшедший, которому должны сделать корректирующую лоботомию, после чего он тоже окажется... скажем, вне пределов нашей досягаемости. Поэтому остается только этот. Его дар — врожденный, научить этому практически невозможно, что делает его sui generis. Это по-латински, латынь — мертвый язык. Наиболее подходящий. А потому заткнись! Ты видишь перед собой уникальный талант.
В это время по ту сторону экрана “уникальный талант” обнаженного человека начал наконец проявляться. Его резкие, неожиданные движения были странными и беспорядочными, почти что судорожными, как если бы его дергал за ниточки какой-то сумасшедший невидимый кукольник. Правая рука метнулась к чемоданчику, едва не сбросив его со столика. Кисть, судорожно согнутая, больше похожая на лапу, рванулась вверх, как будто дирижируя исполнением какого-то неведомого произведения, однако вместо дирижерской палочки в ней был зажат блестящий серповидный скальпель.
