Эдвард Ли - Тератолог
Его любимыми точками наслаждения были ее огромная грудь и колоссальный зад. Бетти имела столько морщин и складок, что почти любое место на ее теле, при наличии правильной смазки, могло полностью заменить влагалище. Она была рада доставлять ему удовольствие. Показать свою благодарность за любовь и заботу, которые он давал ей. И Джон наслаждался, почти ежедневно атакуя ее горло и зад. Кроме тех дней, когда берег свои силы для ангелов. Ему нравилось наблюдать, как она почти с детским энтузиазмом глотает его семя. Его эрегированный член пульсировал у нее в горле, ее губы были погружены в его лобковые волосы, а ее глаза смотрели на него, ища одобрения. Ему нравилось, когда она улыбалась ему после того, как омывал ей лицо своей спермой, и та капала с ее губ, век и даже кончика носа. В те минуты она казалась самой счастливой.
Когда ассистент Джона Фэррингтона привез ее сюда, она не могла передвигаться самостоятельно, лишь шевелила головой. Ее тело настолько заплыло жиром, что она скорее напоминала бесформенный ком плоти, чем человеческое существо. Ее скелет был похоронен под многочисленными килограммами бесполезной ткани. Трагедия, от которой Фэррингтон был в полном восторге. Очевидный пример того, чего не должно было быть на самом деле. Явная ошибка природы. «А на девятый день Бог создал Бетти и молвил: Ууупс!»
Ее тело, которое сейчас больше напоминало сосиску, тогда походило на раздувшуюся, насосавшуюся крови пиявку. Гигантские груди были раздавлены в лепешку, и покрыты волдырями и мозолями от постоянного лежания на них. Джон показал ей, что в бассейне она может быть гораздо легче, и научил ее плавать. В первый день, когда Бетти самостоятельно смогла проплыть в бассейне, она визжала от восторга. В ту же ночь Джон впервые совратил ее. И она была более, чем готова проявить свою благодарность. Теперь она практически жила в бассейне. Каждый день ждала, когда Джон придет поплавать с ней, чтобы доставить ему удовольствие. Но сегодня он, казалось, не проявлял к ней интерес.
Бетти подплыла к краю бассейна, где сидел Фэррингтон. Его безжизненный пенис свешивался почти к самой воде. Осторожно приблизившись к нему, она принялась целовать и облизывать его вялый половой орган, но Фэррингтон оттолкнул ее.
— В чем дело, Джон? Ты не хочешь меня?
Если бы кто-то увидел красавца-миллиардера и уродливое существо у него между ног, он счел бы ее вопрос абсурдным. Но Бетти знала, что Фэррингтон обожает ее по какой-то непостижимой причине, и его апатия могла значить одно… он грезил об ангелах.
— Все хорошо, любимая. Просто сейчас я не в настроении. Он устремил свой взгляд куда-то в дальний конец бассейна со скорбным выражением на идеально вылепленном лице. Он даже не смотрел на Бетти, когда говорил с ней.
— Нет, Джон. Не надо. Пожалуйста, не надо, Джон. Не ходи больше туда. Они всегда причиняют тебе боль. Просто позволь мне позаботиться о тебе. Я сделаю все, что захочешь. Ангелы — это зло! Они погубят тебя!
— Может, мне нравится, когда мне причиняют боль, Бетти. Может, я заслуживаю этого.
Фэррингтон поднялся на ноги и вытерся одним из огромных, украшенных монограммой, пляжных полотенец, которые лежали стопкой на стойке возле раздевалки.
— Не ходи, Джон. Я позволю тебе делать, все, что захочешь. Можешь даже снова пописать в меня!
Джон вышел из раздевалки, с отвращением хлопнув дверью. Все еще голый, он прошел по коридору к своему гарему. В конце коридора находились ворота из кованого железа, за которыми скрывалась огромная деревянная дверь. И ворота, и дверь были заперты. Ключи были лишь у Фэррингтона и его слуги, Майклза. Эта дверь разделяла дом ровно пополам. За ней находился целый мир, изолированный от внешней реальности. Здесь, в наготе и великолепии, жили ужас, легенда и трагедия. Природная красота в гротескном упадке возлежала на шелковых простынях и атласных подушках, разодетая в роскошные наряды из кружев, кожи и латекса. Бессмысленные и безответственные генетические сбои, хромающие, ползающие, скользящие, обладающие ужасающе уродливыми формами, либо вовсе бесформенные, были собраны здесь Фэррингтоном, чтобы посрамить самого Бога за недостаточное совершенство его творений. Лишь Фэррингтон был истинно идеален. И в его сознании это давало ему право занять место венца творения.
В этой части дома находилось тринадцать спален. Десять из них были заняты одной или несколькими «возлюбленными» Фэррингтона. Остальные три ждали новых поступлений. Некоторые комнаты он посещал довольно регулярно, другие были зарезервированы для особых, редких случаев, когда лишь наиболее причудливые и отталкивающие экземпляры могли утолить его желания.
Проходя мимо комнаты, где жил его «Монстр», Джон остановился под дверью и прислушался. Внутри он слышал визги и вопли, мольбы и плач, сопровождавшиеся гортанными стонами и кряхтением «Монстра».
— Пожалуйста! Еще! — умолял женский голос. — Господь Всевышний, еще!
Джон вставил ключ в замок и приоткрыл дверь.
«Монстр» лежал на кровати лицом к Джону. Его звали Билли Майерс, и он страдал одной из наиболее страшных врожденных патологий. У него был самый тяжелый случай нейрофиброматоза, который кто-либо видел. Его череп обладал огромными костяными наростами в форме рогов и массивными опухолями, которые торчали у него из макушки, словно орудийные башни. Вся его голова напоминала формой арбуз. Непомерных размеров нижняя челюсть свисала на грудь и была оснащена двумя дополнительными рядами зубов внизу и одним дополнительным — вверху. У лица был абсолютно доисторический вид, скулы выпирали так сильно, что напоминали скорее боевые доспехи. Посреди этого уродливого комка мяса и костей горели глаза. Они светились безумием и злобой такой силы, что смотреть в них было все равно, что на палящее солнце. Один глаз был голубой, другой — зеленый, а сам Билли был черным как обсидиан. А вот с его телом природа обошлась наиболее жестоко. Грудь и живот не были тронуты уродством, как бы намекая на то, каким он мог бы быть. Искусно слепленная, мускулистая грудь как у тяжелоатлета и рифленый, как стиральная доска живот составляли его торс. Правда свисающие по бокам руки были настолько огромными и уродливыми, что казались почти недействующими. Правую покрывали такие крупные опухоли, что она напоминала руку супергероя с детского рисунка. только вместо мускул были шишки и выпуклости. Левая рука была длиннее правой, и представляла собой толстую трубу, без намека на локоть. Бедра были искривлены, из них торчали массивные ноги, похожие на шишковатые стволы какого-то уродливого дерева. Это был «Человек-слон» и Джеймс Дин[2] в одном лице.
