Сет Грэм-Смит - Президент Линкольн: охотник на вампиров
— Черт побери, Эйб, — возмутился Леймон, — мы что, так и будем стоять?
— У меня часы… — обратился Спид к палачам, и его голос дрогнул. — От деда достались… Пожалуйста, пусть кто-нибудь передаст их моей жене в Луисвилле.
Это последние мгновения моей жизни.
— Что ж, если мне суждено умереть, — сказал Леймон, — то я умру с оружием в руках.
Он потянулся к пистолету.
— Ребята, — обратился Эйб к друзьям, — простите, что втянул вас в…
Линкольн не успел договорить. Прогремели выстрелы.
Перед моим мысленным взором предстали лица всех тех, кого я любил и кто уже покинул нашу бренную землю. Я видел моего милого мальчика, крепыша Армстронга, возлюбленную Энн. Сестру и покойную мать. Но минуло мгновение, я открыл глаза и понял, что наши палачи все так же стоят напротив горящего дома, а на лицах у них написано потрясение. Спид с Леймоном оставались по обе стороны от меня.
Мы были живы. А вот нашим противникам не так повезло. Все трое одновременно упали на землю с простреленными черепами.
Случилось чудо.
Чудо звалось Генри Стерджес.
Он вылетел из темноты, а за ним мчались еще одиннадцать вампиров из Союза. Они сжимали винтовки, револьверы — и стреляли прямо на бегу. Несколько южных вампиров окружили Дэвиса и повели его куда-то в сторону, а остальные приготовились к бою с северными собратьями. Один южанин все же не забыл, что казнь осталась незаконченной. Он ринулся ко мне, мощным прыжком преодолел расстояние в двадцать ярдов, оскалил клыки и выпустил когти. За стеклами темных очков поблескивали черные глаза. Я метнул топор: он вонзился в цель, но силы у меня были уже не те, и лезвие погрузилось в тело вампира всего на дюйм или два. Нападающий повалился на спину и воззрился на темные змейки, расползающиеся от длинной раны в животе. Повреждение оказалось несерьезным. Вампир схватил мой топор и снова кинулся в атаку. Я сунул руку под плащ в тщетной надежде нашарить нож, который не носил уже лет двадцать. Бесполезно. Вампир уже был футах в четырех от меня, когда Леймон прицелился через мое плечо и выстрелил: я навсегда частично оглох на левое ухо, зато нападавший получил пулю прямо в лицо.
От револьвера его друга поднимался дымок. Эйб неожиданно ощутил острую боль в подбородке.
Я прижал руку к лицу. [Вампир] ухитрился достать меня моим же топором. Из длинной раны капала кровь, стекала на рубашку, а перед нами в свете пожара схватились вампиры: они совершали невероятные прыжки и бросались друг на друга с такой силой, что земля вздрагивала у нас под ногами.
Я впервые увидел Генри Стерджеса на поле боя. Он бросился на вампира-южанина и отшвырнул его к дереву. Ствол раскололся надвое. Однако противник Генри вовсе не пострадал: он вскочил и яростно замахал руками, словно орудовал двумя мечами одновременно. Генри отбивал удары ладонями, пока, показав себя более умелым «фехтовальщиком», не сумел пронзить противника. Генри проткнул врага распрямленными когтистыми пальцами и выдернул руку обратно, разорвав южанину позвоночник. Мой друг вытащил руку из живота противника, и тот упал на землю, не в силах пошевелиться. Я наблюдал, как Генри свернул вампиру шею и оторвал голову от туловища.
Если простые смертные оказывались между двумя вампирами, их разрывали на куски. От случайных ударов отрывались конечности, кости ломались от силы, с которой сталкивались бессмертные противники. Оставшиеся южане поняли, что перевес не в их пользу, и торопливо отступили. Несколько вампиров Союза бросились в погоню, остальные, во главе с Генри, двинулись к нам.
— Авраам, — окликнул Эйба Стерджес. — Рад, что ты жив, мой друг.
— А я рад, что ты мертв.
Генри улыбнулся, затем оторвал рукав от своей рубашки и приложил к подбородку друга, чтобы остановить кровотечение. Остальные вампиры тем временем поспешили на помощь к Леймону и Спиду (они были потрясены, но не пострадали).
Шпион-ренегат передал Союзу ложную информацию, чтобы заманить меня в смертельную ловушку. Обман раскрылся, когда мы уже выехали из Спрингфилда. Генри не имел возможности связаться с нами (мы путешествовали под чужими именами), поэтому вместе со своими товарищами скакал два дня и две ночи, чтобы нагнать нас. Он также приказал «троице» укрыть Мэри и мальчиков в надежном месте.
— Ты уверен, что они в безопасности? — уточнил Эйб.
— Я уверен, что они в убежище и находятся под защитой самых хитроумных и сильных моих собратьев, — ответил Генри.
Авраам удовлетворился его объяснением. Он знал, что «троица» серьезно относится к работе.
— Генри… — начал он снова немного погодя. — Я думал, что…
— Авраам, я же тебе говорил. Твое время еще не пришло.
Больше Линкольн никогда не выходил на охоту.
* * *Шестого ноября 1860 года Эйб сидел в крошечной комнатке спрингфилдского телеграфа.
Выборы приближались. Ко мне стекался нескончаемый поток доброжелателей и прочих посетителей. Когда наконец наступило 6 ноября, я объявил, что не желаю никого видеть, пока голосование не будет окончено. Компанию мне составил лишь молодой [телеграфист]. Если все выйдет так, как запланировали мои соратники, в грядущие годы мне выпадет мало мирных минут.
Впервые в жизни Линкольн отрастил бороду, чтобы скрыть шрам на подбородке.[45] Борода сообщала ему более представительный вид.
— Ты стал выглядеть более величественно, — заметила Мэри. — Такое лицо в самый раз будущему президенту.
Поначалу Мэри была против того, чтобы я баллотировался. В прошлый раз Вашингтон пришелся ей не по вкусу, к тому же она прекрасно понимала, сколько времени отнимет у меня подобное предприятие. Однако моя кампания пользовалась все большим успехом, и жена постепенно изменила мнение. Подозреваю, что ей льстило внимание моих последователей, которые круглые сутки толпились у наших дверей; лесть богатых супружеских пар, которые заглядывали на ужин; пышные приемы в мою честь. Полагаю, она осознала, какие светские перспективы открываются перед женой президента Соединенных Штатов.
В тот вторник по телеграфным проводам летели результаты голосования, и постепенно делалось все яснее, что пост достанется Эйбу.
Признаюсь, победа меня не слишком удивила — я был уверен, что Союз обеспечит мне ее, заслуженно или нет.[46] Из-за этого я не ощущал гордости, какую испытал, когда друзья-солдаты выбрали меня капитаном. Теперь на мне лежала огромная ответственность, а впереди поджидали бесчисленные трудности и невзгоды.
