Энн Райс - Витторио-вампир
Без ответа. Рамиэль склонил голову на плечо Сетия.
– О, пожалуйста, Сетий, – умолял я. – Ответь мне. Может ли она быть спасена? Должна ли она погибнуть от моей руки? Что станется, если я останусь здесь с ней и вырву все дурное из нее с корнем, ее признание, ее окончательное отречение от всего, что она вообще когда-либо совершила? Разве между вами нет священника, который смог бы дать ей отпущение всех грехов? О Господи
– Витторио, – послышался шепот Рамиэля. – Ты что же, залил свои уши воском? Разве ты не слышишь стенания узников, голодных, жаждущих? Ты даже до сих пор не освободил их из неволи! Или ты собираешься сделать это ночью?
– Я могу выполнить это. Я все еще могу сделать это. Но как смогу я оставить ее здесь в одиночестве, когда она осознает, что все остальные погибли, что все обещания Флориана и Годрика оказались на деле лживыми, что не существует ни одного способа вручить свою душу Господу?
Мастема, без малейшего изменения в выражении спокойного хладнокровного взгляда, медленно повернулся ко мне спиной.
– Нет! Не делай этого, не отворачивайся! – крикнул я. Я ухватил его за шелковый рукав, под которым скрывалась мощная рука, и ощутил непреодолимую силу под этой тканью, под странной, сверхъестественной материей. Он взглянул на меня сверху.
– Почему ты не отвечаешь на мой вопрос?
– Ради любви к Господу нашему, Витторио! – неожиданно взревел он, и его голос заполнил весь объем склепа– Неужели ты до сих пор ничего не понял? Мы не знаем!
Он вырвался от меня, насупив брови, во взгляде промелькнул гнев, а рука схватилась за эфес меча.
– Мы отнюдь не происходим из той породы, которой свойственно что-то когда-либо прощать вообще! – прокричал он. – Мы не созданы из плоти и крови, и, если в нашем понятии есть Свет, они называют его Тьмой, и это все, что нам о них известно!
В ярости, он развернулся и прошагал к ней. Я ринулся за ним следом, оттаскивал его за руки, но не смог удержать от задуманного.
Он круто рванул руку вниз, между ее сложенными ладонями, вцепился пальцами в ее тонкую шею. Ее глаза, ослепленные, уставились на него в неописуемом ужасе.
– В ней есть душа человеческая, – шепотом произнес он. А потом отдернул руку, словно не хотел прикасаться к ней, не мог вынести подобного прикосновения, и отпрянул от нее, откинув меня в сторону, заставляя отступиться от нее, как и он сам.
Я разразился рыданиями. Солнце сдвинулось, и тени в склепе начали сгущаться. Наконец, я отвернулся от нее. Полоса света над нами тускнела Это все erne было роскошное, сияющее золото, но уже несколько побледневшее.
Мои ангелы все еще стояли в ожидании, собравшись вместе, терпеливо наблюдая.
– Я остаюсь здесь, с нею, – решительно произнес я. – Она скоро очнется. И я сообщу ей об этом, чтобы она смогла помолиться о Божьей милости.
Я понял сказанное уже после того, как вымолвил эти слова. Я понял сущность произнесенного, только пояснив его:
– Я останусь с ней. Если она отречется от всех своих грехов во имя любви к Господу, то сможет быть рядом со мной, и смерть придет, и мы не пошевелим пальцем, чтобы ее ускорить, и Господь примет нас обоих.
– Ты полагаешь, у тебя хватит сил, чтобы так поступить? – спросил Мастема– А подумал ли ты о ней самой?
– Хотя бы столь малое я обязан сделать для нее, – отвечал я. – Я обязан. Я никогда не лгал вам, никому из вас. Никогда не лгал и себе самому. Она умертвила моего брата и мою сестру. Я сам тому свидетель. Несомненно, она убила и многих из моих родственников. Но она спасла меня самого. Она спасала меня дважды. Ведь убить просто, а спасти – сложнее!
– Ах, – вздохнул Мастема, словно я ударил его. – Это правда.
– И поэтому я останусь. Отныне я больше ничего не жду от вас. Я знаю, что никогда не смогу выбраться отсюда А быть может, и ей самой такое не под силу.
– Не сомневайся, уж ей-то такое под силу, – сказал Мастема.
– Не бросай его, – сказал Сетий. – Забери его отсюда, даже против его воли.
– Никто из нас не может так поступить, и ты знаешь об этом, – ответил Мастема
– Хотя бы выведи его из этого склепа, – умолял Рамиэль, – как если бы из пропасти, в которую он свалился.
– Но это вовсе не так, и я не могу.
– Тогда останемся с ним, – предложил Рамиэль.
– Да, давайте останемся с ним, – сказали оба моих хранителя, более или менее одновременно и в одинаковой приглушенной манере.
– Пусть она встретится с нами.
– А откуда мы знаем, что она сможет? – спросил Мастема. – Как мы узнаем, что она пожелает с нами встретиться? Много ли раз случалось, чтобы человеческое существо могло увидеть нас?
Впервые он столь явно выказывал гнев. Он глядел прямо на меня.
– Господь сыграл с тобой недобрую шутку, Витторио, – горестно произнес он. – Он дал тебе таких врагов и таких союзников!
– Да, я понимаю это и буду просить его от всего сердца и ценой всех моих страданий о спасении ее души.
Я вовсе не намеревался закрывать глаза.
Я точно знаю об этом.
Но вся сцена событий совершенно переменилась. Груда голов лежала как прежде, а некоторые еще сморщивались, усыхали; едкий дым поднимался над ними, а свет над этой отвратительной грудой уже меркнул, хотя и по-прежнему оставался золотым – за сломанными ступенями, за зазубренными копьями…
И мои ангелы скрылись.
И не введи меня во искушение
При всей моей юности, тело мое уже не существовало более. Но как я мог оставаться в этом склепе в ожидании, когда она очнется, не пытаясь найти способ выйти оттуда?
Я уже не помышлял просить об этом своих хранителей. Я заслужил такую участь, но был убежден в своей правоте, в том, что должен предоставить ей эту единственную возможность, которую предназначил для нее, что она должна отдаться на милость Господа, и мы выйдем из этого склепа и, если будет необходимо, найдем священника, который смог бы дать ее человеческой душе отпущение всех грехов. Ибо, если она не сможет признаться в любви только к одному Господу, ну что же, тогда, несомненно, ее спасло бы отпущение грехов.
Я полюбопытствовал, пошарил на ощупь по всем углам склепа, осторожно обходя высыхающие трупы. Какой сильный свет, должно быть, сверкал на запекшихся пятнах крови, ручьями стекавшей по краям каменных гробниц!
Наконец, я нашел то, что надеялся найти, – огромную лестницу, которую можно было приподнять и упереть в потолок. Только как бы я смог совладать с такой махиной?
Я подтащил ее к середине склепа, отшвырнув но– гой с пути практически полностью разложившиеся головы, и, встав в центре, между двумя ступенями, попытался ее поднять.
Немыслимо. У меня попросту не оказалось достаточно действенного рычага для этой цели. Несмотря на внешнюю хрупкость, лестница была безмерно тяжелой, так как была чересчур длинной. Трое или четверо здоровых, крепких мужчин смогли бы поднять ее на такой уровень, чтобы она зацепилась верхними ступенями за сломанные копья, но для меня одного такая задача оказалась непосильной.
