Эдвард Бульвер-Литтон - Призрак
— Кого из всех жителей земли желаешь ты теперь видеть? — спросил голос Мейнура.
— Виолу и Занони! — отвечал Глиндон, чувствуя, что его губы не шевелятся.
Едва успела эта мысль промелькнуть в его голове, как в пространстве, наполненном нежным серебристым светом, перед ним быстро замелькали фантастические картины: деревья, горы, города, моря проходили перед ним, точно картинки панорамы, наконец он заметил, что одна картина остановилась; он увидал грот на морском берегу, покрытом миртовыми и апельсинными деревьями. На некотором расстоянии виднелись развалины, и луна ярко освещала двух человек около грота, у ног их плескались синие волны, и Глиндону казалось, что он слышит их шепот. Занони сидел на обломке скалы, Виола, полулежа около него, глядела в его лицо, склоненное к ней, и лицо молодой женщины выражало полное счастье, которое дает любовь.
— Хочешь ты слышать их разговор? — спросил Мейнур.
И Глиндон, не произнеся ни звука, мысленно ответил "да". Их голоса донеслись тогда до его слуха, но звуки их казались ему странны, так были они тихи и отдаленны, — такие голоса должны были слышаться святым затворникам.
— Почему, — спрашивала Виола, — можешь ты находить удовольствие, слушая меня, невежду?
— Потому, что сердце никогда не бывает невежественным, потому что тайны чувства так же чудесны, как и тайны ума. Если иногда ты не понимаешь языка моих мыслей, то и я часто открываю сладостные загадки в языке твоих волнений.
— О, не говори так! — вскричала Виола, обнимая его за шею. — Потому что загадки — это язык любви, и любовь должна разрешать их. Прежде чем узнать тебя, прежде чем жить с тобою, прежде чем научиться ожидать твоих шагов перед твоим возвращением и в твоем отсутствии находить тебя повсюду, я не подозревала, как сильно и всеобъемлюще сродство души с природой. И тем не менее теперь я убеждена в том, что только предполагала прежде, — в том, что чувство, привлекшее меня к тебе, вначале не было любовью. Я понимаю это, сравнивая прошлое и настоящее; тогда это было чувство, имевшее источником исключительно ум! Теперь я не перенесла бы, если бы ты сказал: "Виола, будьте счастливы с другим".
— Но я и сейчас мог бы сказать тебе это! О! Виола! Не уставай никогда повторять мне, что ты счастлива.
— Счастлива, потому что ты счастлив. А между тем, Занони, ты бываешь иногда печален.
— Это оттого, что жизнь человеческая так коротка, оттого, что наступит день, когда нам придется расстаться, потому что луна продолжает светить и тогда, когда соловей уже перестал петь. Пройдет время, и твои глаза потускнеют, твоя красота поблекнет и эти локоны, которыми играет моя рука, поседеют и станут непривлекательны.
— А ты жестокий! — вскричала Виола. — А разве я никогда не увижу в тебе признаков старости! Разве мы не состаримся вместе и наши взгляды не привыкнут к перемене, с которой сердце не будет согласно!
Занони со вздохом отвернулся и, казалось, погрузился в свои мысли. Внимание Глиндона удвоилось.
— Если бы это было так! — прошептал Занони. Затем он пристально поглядел на Виолу и улыбнулся.
— Неужели тебе не интересно узнать более о возлюбленном, которого ты считала прежде служителем духа зла? - сказал он.
— Нет, все, что интересно знать о любимом, я уже знаю, — я знаю, ты любишь меня.
— Я сказал тебе, что моя жизнь не похожа на жизнь других, неужели ты не хотела бы разделить ее?
— Я ее разделяю.
— Но если бы было возможно остаться навсегда молодой и красивой до тех пор, пока весь мир вокруг нас воспламенится, как громадный погребальный костер?
— Мы будем такими, когда оставим этот мир. Занони молчал несколько мгновений.
— Можешь ли ты вызывать блестящие и воздушные видения, которые посещали тебя прежде, когда ты считала себя предназначенной для особенной судьбы, отличной от судьбы остальных людей? - спросил он наконец.
— Занони, но я уже выбрала свою судьбу!
— Но будущее, разве оно не пугает тебя?
— Будущее! Я забываю его. Прошедшее, настоящее и будущее заключаются для меня в твоей улыбке! О! Занони, не играй глупой доверчивостью моей молодости. Я стала лучше и смиреннее с той минуты, как твое присутствие развеяло для меня туман. Будущее! Когда нам надо будет опасаться его, я взгляну на небо и вспомню о Том, Кто руководит нашей судьбой.
Она подняла глаза, темное облако вдруг скрыло всю сцену, оно закрыло деревья, океан и прибрежные пески, но последними скрылись из глаз Глиндона образы Виолы и Занони: лицо одной, озаренное блаженным возбуждением, лицо другого — более суровое, чем обыкновенно, в своей задумчивой красоте и глубоком спокойствии.
— Приди в себя, — сказал Мейнур, — твое испытание началось. Есть обманщики, которые могли бы показать тебе отсутствующих и болтать языком шарлатанов о скрытом электричестве, о магнетическом токе, которых только первоначальные свойства смутно им известны. Я дам тебе книги этих знаменитых простаков, и ты увидишь, как многие из них, в века невежества, доходили неверными шагами до врат всемогущего знания и воображали, что они уже проникли во храм. Гермес, Альберт Великий, Парацельс — я знаю их всех; но, несмотря на всю их славу, им суждено было ошибаться. У них не было ни веры, ни необходимого мужества, чтобы достигнуть цели, к которой они стремились. Подумай, Парацельсий, скромный Парацельсий в своей надменности свысока смотрел на всю нашу тайную науку. Он думал, что может вывести расу людей при помощи химии. Он присвоил себе божественный дар — дыхание жизни. Он сделал бы людей, но он признался в конце концов, что эти люди были бы пигмеями! Мое искусство заключается в том, что я хочу делать людей, стоящих выше человечества. Я вижу, что мои речи возбуждают твое нетерпение. Но прости меня: все эти люди (великие мечтатели, каким ты хочешь быть) были моими друзьями. Они умерли, превратились в прах. Они говорили о духах и боялись всякого общества, кроме человеческого. Они походили на ораторов, которых я слышал в Афинах: блестящих на трибуне и трусов на поле сражения. Взять хотя бы Демосфена. Мой герой — трус! Каким проворным он оказался, когда, сверкая пятками, улепетывал с Херонси [20]. Но ты снова приходишь в нетерпение. Я мог бы открыть тебе, юноша, много тайн прошлого, которые сделали бы тебя оракулом школьного знания. Но ты жаждешь проникнуть сквозь туманное будущее. Твоя страсть будет удовлетворена. Но надо, чтобы ум сначала был приготовлен. Иди к себе, усни, соблюдай строгий пост; не читай; медитируй, имей видения, ставь себе задачи. Мысль всегда распутывает наконец свой хаос. До полуночи возвращайся ко мне.
