Джо Шрайбер - Без окон, без дверей
— Почему тебя со мной сразу не было? — спросил он.
— Я тогда была не я. Понимаешь?
Он помотал головой.
— Та, кем я была, не приготовилась к материнству. Она уже потеряла маленького мальчика. Думала, что готова к другому, и ошиблась.
— А теперь ты другая?
Колетта сверкнула ярчайшей алмазной улыбкой.
— Абсолютно.
Она объяснила, что отныне они заживут другой жизнью, втроем — она, Генри и Оуэн, — и начнут все сначала. Повинилась, что долго скрывала от него правду, теперь хочет поправить дело.
Увидев поляну, мальчик вдруг махнул рукой и спросил:
— Это что?
— Это? — улыбнулась Колетта. — Наш новый дом, милый.
Генри склонил голову набок.
— Плохой.
— Идеальный.
— Мне не нравится.
— Почему?
— Он неправильный.
Мальчик отвернулся. Она его отпустила, позволила идти по снегу, дотянулась и чмокнула в щеку.
— Заходи, сладенький. Нас там кто-то ждет.
Генри чуть просветлел.
— Мой папа?
— Нет. Мой, — ответила Колетта.
Он почуял гнилой кислый запах в воздухе и посмотрел на маму. Она выглядела иначе. Ворот свитера разорван острыми когтями до пояса, на груди красные злые царапины, словно ее драл какой-нибудь дикий зверь, только царапины свежие, на расстоянии в палец одна от другой. Лицо уже не доброе, не терпеливое, а бесцветное, изголодавшееся по всему, что нужно человеку. На нем кипела боль, мышцы дергались.
— Мам, что с тобой?
— Ничего. — Она мрачно на него взглянула. — Просто устала. — Глаза наполнились слезами.
Почему-то за это он полюбил ее еще больше. Всем сердцем хотел найти слова утешения, но как-то понимал, что ее проблемы, какими бы они ни были, неподъемные, нагромоздившиеся друг на друга, как стоявший перед ними обоими черный город — проклятый город. Одновременно необъяснимо понял, что их с мамой обоих поймал в ловушку ее отец, человек и не человек, который ждет их в доме.
— Можем убежать, — сказал Генри.
Она стиснула его так крепко, что он задохнулся. В калейдоскопе эмоций смешались боль, любовь, страх, складываясь в неразборчивые узоры. Крошечная частичка боли соскользнула с ее лица, и под ней он увидел женщину, которая среди ночи пришла забрать его из дома.
— Куда? — прошептала она.
— В Мексику. Возьмем с собой моего папу, вместе убежим. Твой нас там не найдет. Все будет хорошо.
— Ох, милый…
Он почувствовал, как она затрясла головой, они вновь побрели по глубокому снегу. Генри не знал, что еще сказать. Очень хочется быть с ней, только кажется, будто она пришла за ним оттого, что боится, не знает, что дальше. Иногда так бывает и с папой, и это жутко страшно, потому что тогда никто ни за что не отвечает. Помнится, как отец беспомощно на него смотрит из-за огромной груды пустых пивных банок, а самое худшее, когда на свете нет ни родителя, ни защитника, ни капитана корабля. Вместо этого они слепо и неуправляемо плывут в бурном шторме. В самые плохие моменты Генри понимает, что так и дальше пойдет его жизнь.
Она внесла его в дом на руках.
Глава 53
Оуэн видел за углом язычки пламени, неясное оранжевое сияние, бросавшее неуверенные колеблющиеся тени, скользившие вверх и вниз по всей длине коридора. Слышался и запах — едкая вонь дыма, угля и раскаленного железа накапливалась в проходе, но почти не вселяла страха. Если даже что-то горит, будет, по крайней мере, теплее.
Завернув за угол, он помедлил, заглянул в полуоткрытую щитовую дверь расположенной впереди комнаты. Там было нечто вроде подземного амбара с перегородками до половины стены, делившими пространство с обеих сторон на отдельные ячейки. Прямо перед глазами старомодная пузатая печурка присела, раскорячившись, как толстяк с открытой раной, глазея на него топкой. Кто-то развел пламеневший огонь, и Оуэн просто стоял, загипнотизированный горящими углями. Не слышал голоса, который призывал его раньше, не видел никаких следов ребенка, назвавшего его папочкой.
— Генри!
Он подошел ближе к печке, но жар от нее шел совсем слабый, создавал иллюзию тепла — не столько жар, сколько влажное дыхание, овевавшее кожу.
Потом на глаза попался верстак.
Нет, не просто верстак. Оуэн в жизни не видел ничего подобного, разве в детстве в фильмах ужасов, которые теперь не может смотреть. Пилы, молотки, сверла, ломы и топоры, тесаки, отвертки, десятки разнообразных зажимов, на деревянных колышках висят мотки толстой веревки, задубевшей от крови. На почетном месте огромные зазубренные ножницы, бритвы длиной в фут с зубцами, похожие на жвалы гигантского насекомого. На полу ведро с водой, где вымачиваются кожаные кнуты, свисая как плети черного вьющегося растения. Острые железные колья, отполированные стальные крючья рядом с многочисленными рукодельными масками из кожи, в которые вбиты десятки гвоздей острием внутрь. Маленькие металлические тиски для рук с зажимами и винтами для раздробления мышц и костей аккуратно расставлены в ряд. Дальше лист фанеры с хомутами из сыромятной кожи и вытяжными сменными кандалами.
Угли встрепенулись — в помещение кто-то вошел.
Оуэн медленно оглянулся, сделал шаг назад, упал на полу, понижавшемся на шесть дюймов. Нечто вынырнуло на свет, и он сразу одним взглядом охватил массивную бычью фигуру, голую, кроме запятнанного кожаного мясницкого фартука, с блестевшими от пота широкими плечами, ляжками и ягодицами. Тело покрыто густыми курчавыми волосами вроде звериной шерсти. Он чуть не проглотил язык, прилипший к нёбу, впал в ступор от страшного, ядовитого, лишившего разума ужаса. Все прочие черты мужского лица затмевали красновато-желтые глаза, горевшие гораздо ярче печки. Можно было бы поклясться, что их огонь зеркально отражается в длинных зубах.
— Что за черт… — пробормотал он.
Рука, огромная, как множество рук, схватила его за запястье, дернула, свалила с ног. Оуэн влетел в ячейку за перегородкой, упал лицом в подстилку из гнилой соломы. В ногу впилось что-то острое. Посмотрев, он увидел длинное желтовато-белое человеческое ребро с прилипшим лоскутом материи и отшатнулся. Нечто нависало над ним, обожженное лицо скалилось в беззвучном смехе, который как-то совпадал с мерцанием углей в печурке. Огонь насмехался над Оуэном. Нечто в кожаном фартуке насмехалось над ним. Полезло под фартук, вытащило длинный зазубренный нож с расщепленным на два колючих крючка кончиком, перевернуло, взяло за ручку, протянуло ему.
Он его принял.
Нечто вскинуло руку в насмешливом благословении.
Он поднес лезвие к собственному горлу под подбородком без всяких колебаний, с облегчением выполняя требование, которое положит конец всяким страхам. В ужасе, смятении и безумии понял, что это единственное, что от него сейчас ожидается.
