Гайя Антонин - Легенда
- Он мертв?
- Нет.
- Жаль.
- Он ведь твое дитя.
Фэнел молчал.
- Кимура никогда мне не лгал. И он никогда не стремился к власти так, как ты. Мне стоило больших усилий отбиваться от Мастера Европы, который укорял меня в том, что я не в состоянии защитить своих детей. И вот он сказал, что собирается заменить меня. Я смиренно спросил о том, чью же, вне сомнения, достойную кандидатуру он имеет на примете. Он назвал тебя, Штефан.
- Я хотел то, чего заслуживаю.
- И ты подставил жопу медикам.
- Я сотрудничал с ними.
- Ты был конченной шлюшкой, продавал сведения о новых вампирах?
Фэнел зажмурился, но по его щекам продолжали струиться кровавые слезы. Вампир закричал так, что я зажала уши руками. Мана нажал на его горло лезвием - и крик перешел в стон боли.
А Ингемар улыбался, и древним холодом веяло от этого вампира. Может, я и преувеличиваю, но я была в таком скверном состоянии эмоциональном... Упыри. Хотелось покинуть это место побыстрее, невзирая на то, что у меня было еще много вопросов.
Ингемар взял в руки свой телефон.
- Джейми, пусть все подымутся.
- И лишь по счастливой случайности, - продолжал он, вернув телефон в карман, - из-за твоего интереса к Гайе Антонин и интереса Маны к ней и тебе я смог, наконец, прищучить тебя, мой друг. И я, черт возьми, - Ингемар весело хохотнул, - благодарен и судьбе за этот подарок, и тебе за твою глупость, что сделала тебя врагом Десперадо пятнадцать лет назад.
Десперадо.
- Мана - это его вы называете Десперадо? - в моей голове продолжала складываться картина. - Лидер Триариев?
- О да, - Ингемар заулыбался мне, - Деспер, Десперадо. Он не зря получил свое прозвище.
- Это точно, - сказал Эристав, входя.
В зал за ним вошли все - и люди Кима, и люди Фэнела.
- Левобережный септ восстал против Мастера Киева и Украины, - сказал Ингемар.
- Е...ные молдаване, - процедил Джейми.
- Е...ный пиндос, - не остался в долгу Флорин. Сказано было угрюмо и обреченно.
- Джейми, - сказал Мана своим любимым тоном. - Завязывай со своим расизмом.
- Прости, Десперадо, - и тише, - какашки из Приднестровья, - и снова громче:
- Но ты ж не молдаванин, че тебе...
- А кто он? - пропищала я. Говорить было трудно.
- Он серб.
- Вы дадите мастеру сказать, нет? - это голос Маны.
- Прости, Ингемар.
- А что мне говорить? - тот приподнял бровь. - Я сказал все, что хотел.
Я наблюдала за лицами. Люди Кима как-то опешили, а на лицах людей Фэнела отразился страх.
Никола в ужасе притронулась к плечу Ингемара:
- Мастер, нет.
Раздался ровный голос Маны:
- Ингемар, я нижайше прошу у тебя не карать мой септ. Позволь мне принять у них присягу. Они лишь делали то, что им приказывал их мастер.
И тут Фэнел завизжал:
- Сука! Б...дь! П...дабол! Ты не будешь мастером!..
- Замолчи, Штефан, - голос Кимуры был грустен. - Закрой рот.
- Что ж, септ Левобережья, - обратился к ним Ингемар, - вы хотите признать Ману своим мастером? Снова?
- Да, да, хотим, - они были рады тому, что не понесут наказания.
- Николетта? Ты старейшая в своем септе, может, ты хочешь оспорить право на главенство?
Красавица испуганно всплеснула руками так, что шаль упала с ее плечей.
- Нет, нет, Ингемар! Спасибо, но Мана, я уверена, лучше справится с этим. Ведь ранее справлялся.
Ингемар кивнул.
- И последнее. И самое грустное.
Ингемар обратился к Кимуре:
- Ким, Штефан - твой ребенок. Я за его смерть. Но из уважения к тебе, патерналу, я призываю тебя воспользоваться правом жизни и смерти. Ты согласен на это?
- Да, мастер.
Кимура медленно приблизился к Штефану и Мане. Я не могла видеть его лица, но каждый шаг давался ему с видимым усилием.
- Штефан Диаконеску, в 1483 году обративший тебя двадцатью годами ранее Катвальд был казнен по решению Форума Старейших. Я взял в свой дом тебя и твою сестру. Я растил тебя семьдесят лет, прежде чем ты смог сам о себе заботиться. Я оплакивал ушедшую от нас трагически Роксу, твою сестру. Я поддерживал тебя всегда, когда ты просил и не просил об этом. Ты же уничтожил стольких моих детей и своих братьев и сестер.
Ким умолк. Мана глянул на него, убрал саблю от шеи Фэнела и отошел на два шага назад.
- Ким... отец... - Фэнел, наверное, увидев в лице Кимуры что-то, упал перед ним на колени. - Прошу! Пощади!
Кимура сделал знак Мане и отступил.
- Прости меня, сын мой, - только и сказал Ким.
Мана занес клинок. Я отвернулась, спрятав лицо на плече Саши. Иван так же уткнулся в другое ее плечо. Я услышала свист клинка, сочный мерзкий звук. Вскрик Николы. Затем - звук падающего тела.
Фэнел лежал обезглавленным недалеко от высыхающего, уже истекшего кровью трупа Эмиля. Лужи крови блестели тут и там. Пораженная до глубины души Дойна держала руку на заживающем горле. Она первой, как сомнамбула, оторвалась от общей толпы и медленно, тяжело пошла к Мане. Он повернулся к девушке. С опущенного клинка капала кровь. Белое пальто в который раз было покрыто кровавым узором. Дойна плюхнулась на колени перед Маной.
- Прости меня, мастер, - дрожащим голосом произнесла она.
- Прощаю, дитя мое, - сказал он и положил ладонь на ее голову. - Ингемар?..
Мастер Киева подошел к Мане, коснулся его руки:
- Волей своей называю я тебя мастером Левобережного септа, да не покусится никто на твою власть, Эмануэл Депрерадович...
Так я узнала, что Ману назвали Десперадо не только за то, что он был отчаянным бойцом.
Один за другим подходили к своему новому мастеру члены Левобережного септа. Он принимал их присягу. Не было ни торжества, ни радости, ничего такого в лице Маны. Лишь спокойствие и осознание того, что он выполняет свой долг.
Когда они закончили, Ингемар набрал на своем телефоне номер.
- Алло, это Ингемар. Необходима уборка. Адрес...
Вызвав таинственную службу уборки, Мастер Киева сказал:
- Ну, и, наконец, Адольф.
Нидерер, только что присягнувший Мане, с перепуганным лицом вышел вперед.
- Я так понял, ты обратил этого мальчика больным? Слухи не лгут? - немного устало и рассеянно спросил Мастер, пытаясь засунуть телефон в карман.
- Нет, мастер, не лгут.
- За твою несдержанность и неосмотрительность я лишаю тебя власти над ним. Ты не можешь наказать его или приказать ему...
- Но я не хочу наказывать, я хочу лишь заботиться о нем, - взмолился седой юноша. - Иван...
Он обернулся к Ване.
- Ты можешь жить в моем доме, - сказал Кимура. - Я приму тебя как своего ребенка.
