Клаус Нойманн - Правда об «Орловском инциденте»
Семенов хрюкнул.
— Я смотрю, у вас тут просто пастораль какая-то!
— Что у нас? — уточнил Владик. Что такое пастораль он не знал, но уловил иронию в словах младлея.
— Тишь да гладь, говорю, — объяснил Семенов.
— Так бы и сказал.
— А я так и сказал. В общем, не важно, проехали. А теперь к делу, товарищ дачник. Вы новости смотрели?
— Нет, — снова соврал Владик, — а что?
— Такое дело… Город Орел закрывается на карантин, там эпидемия сейчас. Данный дачный поселок находится на границе санитарной зоны. Так что мы патрулировать тут будем. А вы, если заметите каких-то незнакомых лиц, запирайте двери, окна, и сразу связывайтесь с нами. Больные агрессивны, и очень заразны… Или лучше сразу уезжайте еще куда-нибудь. В Орел теперь неизвестно когда можно будет вернуться.
— Ну и как нам с вами связываться? Голубиной почтой? — Владик осекся. — Что значит «неизвестно когда»?
— Значит, что мы сами не знаем, как долго карантин продлится. Официальное объявление распространим завтра, а сейчас просто поосторожнее. А лучше бы вам вообще уехать.
— Блин… — Владик не ожидал от военных такой откровенности, и искренне недоумевал, почему они так настойчиво пытаются его выпроводить из его владений. — Ну, сейчас мы все равно никуда не дернемся, а завтра посмотрим.
— Да, вы уж тут определяйтесь. А мы завтра еще наведаемся. Счастливо оставаться!
Младлей козырнул. С неприятным шипением верхняя часть кабины опустилась, скрывая вояк от глаз Владика. Шагоход повернулся, и потопал дальше по улице, шаря по сторонам ярким лучом прожектора.
— Вот только их не хватало, — буркнул Владик. Он развернулся, и пошел в дом.
В прихожей встретил Максимыча, спускавшегося по лестнице.
— И чего они хотели?
— Странные они какие-то. На полном серьезе говорили, что, мол, уезжать нам отсюда надо. Щасса я прям брошу все, и поеду неизвестно куда.
— Может и правы. Здесь чем жить? Уже ничего не посадишь, сентябрь. Зима наступит, что жрать будем?
— Максимыч, не гунди. Во-первых, тут полон поселок садов-огородов. Если за завтра соседи не появятся, значит ждать нам их, пока карантин не снимут. А здесь по погребам всякой картошки да солений тоннами, будто сам не знаешь. Ну, позаимствуем немного. Весной возместим, если что. В смысле, если будет кому. — Максимыч попытался было что-то сказать, но Владик поднял палец, обозначая, что он еще не закончил. — А во-вторых, куда ехать-то??? Здесь все свое, а больше никто меня нигде не ждет. Ну, кроме Лёхи на его даче. Так у него, наверное, своих ртов достаточно, помимо нас. Так что сидим здесь и смотрим, чем все это закончится. Вообще, завтра надо бы поселок обойти, понять, кто сейчас живет, а какие дома пустуют. На будущее пригодится, да и вообще, с соседями дружить надо.
— Это да, — согласился с последним утверждением Максимыч. — Ладно, пошли спать что ли?
— Ты иди, — ответил Владик, — а я наверху покараулю. Сигнализацию-то не сделали. Я тебя под утро разбужу.
— Вот ты ж командир стал, — как-то неоднозначно выразился Максимыч.
Владик угукнул, и пошел вверх по лестнице. Командир, так командир. Его дом, его земля, ему и командовать. Пускай все уже поспят, а он спокойно в тишине прикинет, что делать дальше, и как жизнь налаживать.
* * *Миша слишком резко затормозил, его бросило на руль, в салоне кто-то повалился, раздались недовольные голоса.
— Блин! Только этого не хватало!!! — воскликнул Миша.
— Что там? — услышал он вопрос Витька за спиной.
— Вон… Сам смотри.
В свете фар, выстроившись почти правильным квадратом, закрывшись щитами со всех сторон, стояло под пятьдесят одинаково крупных неподвижных фигур. Глянцево-черные лицевые щитки шлемов отражали падающий свет фонарей, лишая фигуры каких бы то ни было индивидуальных черт. В середине квадрата, закрытые со всех сторон безликой черной массой, выделялись двое людей в белых халатах.
Еще одна черная фигура стояла между строем и автобусом, склонив голову чуть набок. Миша счел это проявлением интереса. Вопрос только в том, ЧТО это за интерес.
Похожи на какой-то специальный милицейский отряд. Вояки так не одевались, да и щитов в жизни не носили, а эти как на разгон демонстрации собрались. К тому же, из оружия в руках черных Миша заметил только дубинки. Ни знаков различия, ни каких-либо других символов на бойцах не было.
Сбоку лязгнуло. Миша повернул голову. Между местом водителя и передней дверью стоял Витек. В руках он держал наведенный на строй черных гатлинг.
— Обожди-ка, — сказал Миша, глядя на переднего черного.
Тот стащил с головы шлем, кинул его назад так, что его поймал один из бойцов внутри строя, и двинулся к автобусу, вытянув руки ладонями вверх. Мол, смотрите, у меня ничего нет.
Витек, пятясь, отошел от двери, но гатлинг не опустил. В глубине автобуса послышалась какая-то возня, тихая ругань, шаги нескольких человек, быстро идущих в конец салона. Машин голос: «Ты в тех вон целься, а одиночного мне оставь», невнятное бурчание Витька.
Переговорщик, тем временем, остановился около двери, пару раз легонько стукнул, и громко, на удивление весело поинтересовался:
— Есть кто дома, добрые люди?
— А то! — ответил Миша, нажимая кнопку открывания двери, и косясь на неподвижный строй перед автобусом. Мало ли какой там у них план.
Мужик легко взлетел по ступенькам, и остановился. На вид лет сорок плюс-минус. Судя по задубелой, неровной морде со старыми шрамами, побывал не в одной драке. И, похоже, из большинства выходил победителем. Вон, сколько оптимизма на лице написано, как будто не в зараженном городе среди злобных мертвецов встретились, а на курорте с девочками.
— И снова здравствуйте! — поприветствовал он всех. — Куда путь держите?
— Здравствуйте! Дела у нас срочные, и весьма важные, — ответил Миша, подхватив манеру речи гостя.
Он никак не мог определиться со своим отношением к милиции. Если с военными и сопротивленцами все было более-менее понятно, то милиция вызывала у него самые противоречивые чувства. Начать с того, что во время диктатуры «черных полковников» одни милиционеры занимались репрессиями наравне с военными, и поднимали неплохие деньги на имуществе репрессированных, другие зарабатывали на мирных гражданах и всяких полулегальных делах, а третьи занимались своим прямым делом — борьбой с преступностью. В заварухе четвертого органы правопорядка разделились ровнехонько напополам: половина поддержала военных, а вторая сражалась на стороне сопротивления. С приходом новых социалистов милицию изрядно прошерстили, личный состав был обновлен наполовину. Были даже показательные процессы над некоторыми приспешниками хунты. Но оставалась еще вторая половина, и кто из них был «оборотнем», а кто честным сотрудником знали лишь они сами.
