Абрахам Меррит - Корабль Иштар
Я ничего не слышал, но неожиданно понял, что со мной рядом кто-то сидит. Приятный голос попросил прикурить. В огне спички, поднесенной к сигарете, я увидел смуглое аскетическое гладко выбритое лицо, добрые рот и глаза, причем глаза слегка водянистые, как от напряженной работы. Рука, держащая спичку, длинная, тонкая и хорошо ухоженная. Она производила впечатление необычайной силы — рука хирурга или скульптора. Несомненно, профессионал, заключил я. Эту мысль подтверждали плащ-накидка и мягкая темная шляпа. Широкие плечи под плащом соответствовали впечатлению необычайной физической силы.
— Прекрасная ночь, сэр, — он отшвырнул спичку. — Ночь приключений. А за нами город, в котором возможны любые приключения.
Я посмотрел на него внимательнее. Странное замечание, особенно если учесть, что я, несомненно, вышел сегодня в поисках приключений. Но что, в конце концов, в этом странного? Может, во мне говорит преувеличенная подозрительность? Он не мог знать, что привело меня в это молчаливое место. Добрые глаза и лицо заставили немедленно отказаться от этой мысли. Может быть, это какой-нибудь ученый благодарный парку за его тишину.
— Вон тот паром, — он указал на гавань, очевидно, не подозревая, что я его изучаю. — Сокровище потенциальных приключений. В нем молчащие Александры, безвестные Цезари и Наполеоны, незавершенные Язоны — и каждый почти готов отвоевать золотое руно, — да, и «несовершившиеся» Елены и Клеопатры, не хватает мелочи, чтобы завершить их и отправить завоевывать мир.
— Какое счастье для мира, что они не завершены, — рассмеялся я, — Сколько времени прошло бы до того, как все эти Цезари, Наполеоны и прочие вцепились бы друг другу в глотки и мир запылал в огне?
— Нисколько, — серьезно ответил он. — Нисколько, если бы они находились под контролем воли и интеллекта большего, чем сумма их воплей и интеллектов. Мозг более мощный, чем все они в совокупности, разум, планирующий за них, воля более сильная, чем их воля, способная заставить их выполнить эти планы точно так, как их составил грандиозный мозг.
— В результате, сэр, — возразил я, — появятся не суперпираты, суперпреступники и суперкуртизанки, о которых вы говорили, а суперрабы.
— Не больше рабы, чем любые другие в истории, — ответил он. — Персонажи, которые я назвал в качестве типичных, всегда находились под контролем провидения — или Бога, если вы предпочитаете этот термин. Воля и интеллект, о которых я говорю, будут действовать эффективнее, они размещены в человеческом черепе благодаря ошибке слепой судьбы или Бога, который, разумеется, если он существует, должен наблюдать за множеством миров и у него нет возможности слишком внимательно следить за каждым индивидуумом, населяющим эти бесчисленные миры. Нет, мозг, о котором я говорю, будет использовать таланты своих слуг более полно и не тратить их зря. Он будет достойно и справедливо награждать их, а когда накажет — наказание будет справедливым. Он не будет рассеивать тысячи семян по воле случая, так что лишь немногие найдут плодородную почву и прорастут. Он будет отбирать немногих, подбирать им почву и следить, чтобы ничто не мешало им расти.
— Такой мозг был бы больше судьбы или, если вы предпочитаете этот термин, Бога, — сказал я. — Повторяю: это кажется мне сверхрабством. Как хорошо для мира, что такого мозга не существует!
— Да, — он задумчиво затянулся, — но, видите ли, он существует.
— Неужели? — Я пытался сообразить, не шутит ли он. — И где же?
— Это вы скоро узнаете… мистер Киркхем, — холодно ответил он.
— Вы меня знаете! — На какое-то мгновение я подумал, что ослышался.
— Очень хорошо, — ответил он. — И тот мозг, в чьем существовании вы сомневаетесь, знает о вас все, что необходимо знать. Он призывает вас. Идемте, Киркхем, пора!
Вот оно что! Итак, я встретил того, кого искал. Они — кем бы они не были — наконец выступили в открытую.
— Минутку, — я почувствовал, как при звуках этого высокомерного голоса, который только что казался мне таким вежливым, во мне просыпается гнев. — Кем бы или чем ни был пославший вас, ни он, ни вы не знаете меня так, как думаете. Позвольте сказать вам, что я не иду никуда, если не знаю, куда и встречаюсь лишь с теми, с кем хочу. Скажите, куда вы хотите меня отвести, к кому и зачем. Тогда я решу, ответить ли мне на то, что вы назвали… гм… призывом.
Он спокойно слушал. И вдруг рука его взметнулась и перехватила мое запястье.
Я встречался со многими сильными людьми, но такого не встречал. Трость выпала из моей парализованной руки.
— Вам уже сказано все, что необходимо, — холодно ответил он. — Вы идете со мной — немедленно!
Он освободил мою руку, и я, дрожа от гнева, вскочил на ноги.
— Будьте вы прокляты! — воскликнул я. — Я иду, куда хочу и когда хочу… — И наклонился, чтобы поднять трость. В то же время он обхватил меня руками.
— Вы пойдете туда, куда хочет пославший меня, и тогда, когда он этого хочет, — прошептал мой собеседник.
Я чувствовал, как его руки обшаривают меня. И не мог освободиться, как будто был котенком. Он нашел маленький автоматический пистолет у меня под левой рукой и вытащил его из кобуры. Так же быстро, как схватил, он освободил меня и сделал шаг назад.
— Идем! — приказал он.
Я стоял, глядя на него и обдумывая ситуацию. Никто и никогда не имел возможности усомниться в моей храбрости, но, на мой взгляд, храбрость не имеет ничего общего с безрассудством. Храбрость означает холодное взвешивание всех особенностей чрезвычайного происшествия, определение того, сколько времени в вашем распоряжении, и затем действия в избранном направлении с использованием всех резервов мозга, нервов и мышц. У меня не было ни малейшего сомнения, что у загадочного посыльного поблизости скрывается множество помощников. Если я брошусь на него, что мне это дает? У меня только трость. А у него мой пистолет, и, вероятно, собственное оружие.
Как бы я ни был силен, он показал мне, что моя сила ничто в сравнении с его. Возможно, он даже рассчитывает на мое нападение, надеется на него.
Разумеется, я не могу позвать на помощь или убежать. Оба эти выхода казались мне не только нелепыми, но — учитывая возможных сообщников — бесполезными.
Недалеко находятся станция подземки и оживленная улица. Там, в ярком свете, я буду в сравнительной безопасности — если смогу туда добраться. Я пошел через парк к Уайтхолл-стрит.
К моему удивлению, незнакомец не возразил, вообще ничего не сказал. Он спокойно шел рядом со, мной. Вскоре мы вышли из Баттери, невдалеке виднелись огни станции Боулинг-Грин. Негодование и гнев мои рассеялись, их место заняла заинтересованность. Абсурдно предполагать, что кого-нибудь в Нью-Йорке можно заставить идти куда-то помимо его воли, когда рядом множество людей и полиция. Немыслимо быть похищенным вблизи станции метро, а если мы попадем в метро, то вообще невероятно. Почему же мой компаньон так спокойно идет рядом, с каждым шагом приближаясь к месту, где моя позиция становится неприступной?
