Наталья Турчанинова - Иногда они умирают
Я вытащил из кармана платок, прижал к кровоточащей щеке и сказал:
– Я не собираюсь посвятить свою жизнь убийству одержимых.
– Но ты знаешь правила этого мира и выполняешь их. Значит, тебе придется убивать их и дальше. – Он подумал, потом запустил руку в сумку и спросил: – Какой выберешь?
И достал две флейты. Одна была желтая, чуть выщербленная, но зато покрытая сложной резьбой, оплетенная тонкой белой сетью, в ячейках которой крепились крупные камни бирюзы и яшмы. На расширяющемся конце в серебре оправы виднелись два отверстия – «лошадиные ноздри», как их называли создатели этого инструмента. Вторая – попроще, без узоров и украшений, но ослепительно-белая, ровная, гладкая, с накладками из серебра, почерневшими от времени.
Я указал на нее.
– Уверен? Этот богаче и красивее, – насмешливо сказал Гром, показывая мне первый ганлин.
– И сделан из рога эбо. А второй – человеческий. Кроме того, безупречный по форме и цвету.
Я знал, что существовал специальный ритуал по созданию этого инструмента. И материал для него нужно было выбирать очень тщательно. Запрещалось использовать берцовые кости самоубийц, больных, безумных, людей, умерших от голода, убийц. И ни в коем случае нельзя делать ганлин из рогов или костей животных. Иначе духи, услышав неправильный тембр звучания такой флейты, могли впасть в ярость и уничтожить человека, посмевшего играть на подделке. Только молодые и здоровые юноши или девушки подходили для этого инструмента.
Обо всем этом я сказал гурху. Он выслушал меня с улыбкой и подал флейту.
– Тогда забирай.
Ценный подарок, от которого нельзя отказываться. Если не принять его, духи, присутствовавшие при создании этого инструмента, могут посчитать себя оскорбленными. Я взял ганлин. Он вызывал странное, двойственное ощущение.
Помню, Уолт рассуждал о том, что флейта из человеческой берцовой кости всего лишь своеобразная интерпретация легенды о возникновении первого музыкального инструмента, проявлении первого душевного порыва, который требовал выразить себя в творчестве. Мой друг считал, что она перекликалась с мифологией нашего мира, в которой говорилось о том, как боги сплетали из своих волос струны для волшебных арф или обтягивали кожей убитых врагов бубны.
Но на самом деле, говорил Уолт, никто не вырезает ганлинов из останков умерших. Это всего лишь аллегория. Ни одно истинное произведение искусства не возникает без боли и мук творчества. Рассказ о создании флейты из своего тела – примитивная попытка показать слушателям всю силу воли и мужества музыканта, его неудержимого стремления к творчеству.
Теперь я держал этот «несуществующий» инструмент в руках. Сама берцовая кость была легкой и теплой, серебро обрамления – тяжелым и ледяным. В нем чувствовалась отдаленная, затаившаяся сила, будить которую следовало с осторожностью.
– Когда будешь вызывать существ из мира без форм в первый раз, – сказал гурх, наблюдая за мной, – ганлин сам скажет тебе, что делать. Ты поймешь, как правильно играть на нем.
– Я понял. Благодарю за подарок.
Он слегка поклонился мне и повернулся к трупу, доставая кухри.
– Иди. Я справлюсь сам…
Дорога обратно показалась мне гораздо короче, чем была на самом деле. Но когда я подошел к лоджу, на нее уже ложились длинные вечерние тени.
Путешественники, идущие к своим гостиницам, удивленно поглядывали на мою одежду в крови и грязи, на расцарапанное лицо. Обменивались комментариями за моей спиной – почему я один и что могло случиться.
Недалеко от входа в лодж слонялся Тшеринг. Он беседовал со встречными кайлатцами, глазел по сторонам, изучал имена, выгравированные на стеле, построенной в честь погибших на вершине Матери Всех Богов альпинистов, но на самом деле создавалось впечатление, что он поджидает кого-то. Увидев меня, погонщик расплылся в довольной улыбке, но тут же помрачнел, разглядев царапины на моем лице.
– Как дела? – спросил я, подходя ближе.
– Хорошо. Очень хорошо, – снова заулыбался мой помощник, поклонился проходящей мимо женщине с огромной корзиной на спине и вновь повернулся ко мне. – На гору их водил. Только что вернулись. Ужинают.
– На какую гору?
Он указал на соседний холм, возвышающийся над селением. Невысокий, по счастью, – метров триста.
– Каменные пирамидки велел делать. – Погонщик ухмыльнулся. – Чтобы от духов защищаться. Много сделали. Особенно бугай старался. Все камни на горе собрал. Очень духов боялся.
Я только покачал головой в ответ на это тонкое издевательство над моими спутниками.
– А ты как? – Тшеринг снова стал серьезным.
– Все в порядке. Гром мне очень помог. Где ты его нашел?
– Кого? – Погонщик непонимающе нахмурился.
– Гурха. Ты встречал нас вместе с ним на подходе к Ферче.
Кайлатец смотрел с недоверием, словно вдруг перестал понимать меня, и я продолжил, говоря медленнее и четче:
– Он работает здесь гидом. Я уже видел его на переходе от Намаче до монастыря. Сегодня утром вы оба шли мне навстречу. Мы поговорили. Я повел трекеров в лодж, вместе с тобой. А он отправился к пещерам…
– Райн, – тихо и душевно сказал Тшеринг, – ты, наверное, головой стукнулся или спал плохо. Я встречал тебя один. Никакого гурха со мной не было.
Теперь я смотрел на него с недоумением.
– Я разговаривал с ним при тебе.
– Ты говорил со мной, – покачал головой погонщик. – Но очень странно. Я подумал – устал, спать хочет, мысли путаются.
– Он провел ритуал небесных похорон для одержимого, которого я убил. Подарил мне ганлин.
– Райн. – Тшеринг осторожно коснулся моего рукава, проникновенно глядя мне в глаза. – Ганлины не дарят. Тем более – чужакам.
Я сбросил с плеча рюкзак, сунул в него руку и вытащил подарок. Кайлатец вытаращил глаза, потянулся, чтобы прикоснуться к флейте, и тут же отдернул ладонь.
– Не знаю, какое божество приходило к тебе, Райн, в облике человека, – сказал он наконец очень тихо. – Но удивительно, что ты вообще вернулся живым.
Глава 9
Лобче
Я понял, как устал, только когда добрался до своего номера. Это была довольно просторная комната, очень холодная, как будто сотни осенних и зимних морозов прошедших лет поселились здесь навсегда. Три кровати, стоящие под скосами крыши, покрывали яркие шерстяные одеяла. Стекло в окне уже подергивалось тонкой изморозью. Словно бешеный, гудел ветер, колотясь в стены дома. У соседей кто-то мучительно кашлял и бродил по комнате, скрипя половицами.
Больше всего мне хотелось, не раздеваясь, забраться в спальник и отключиться как минимум до полудня завтрашнего дня. Но я заставил себя снять куртку, найти в рюкзаке чистую одежду, аптечку и отправился в душ, единственный на этаже. По счастью, он оказался свободен. Я забрался под горячую воду и закрыл глаза. Тугие струи забарабанили по голове, ободранную щеку снова свело болью. Каждое движение давалось с трудом, казалось, высота и воздух, который становился все более разреженным с каждым днем пути, начали действовать на меня, лишая сил. Хотя я уже давно акклиматизировался в горах.
