Юрий Кургузов - Луна - Солнце мертвых
— В чем дело? — как рассерженный кот прошипел святой отец те самые слова, которые я неминуемо прошипел бы секундой позже, если бы только он меня не опередил. Поэтому в ответ я лишь сердито пожал плечами:
— Откуда мне знать!
Ян приложил палец к губам:
— Молчите…
— Молчим! — огрызнулся священник, но я дернул его за рукав, и он утихомирился.
Вообще-то это было довольно странно: за те несколько часов, что я провел в обществе нашего крестоносца, он произвел на меня впечатление человека хотя и не слишком уравновешенного (чему, признаю, были весьма веские причины), но все-таки умеющего в критический момент держать себя в руках, а язык за зубами. Поэтому то, что он сейчас вот, буквально в нескольких шагах от пока еще не ведомой, но оттого не менее грозной опасности, едва не сорвался на крик, меня удивило — скажу более: озадачило. Хотя, между прочим, ведь и я тоже…
Но довести свои сумбурные мысли до логического конца я не успел: Ян крепко взял меня за локоть и без лишних слов подтолкнул к стене — стене, на которую сквозь небольшие полукружия стрельчатых окон падали полукруглые же пятна неяркого лунного света и на которой сейчас, бесформенные и бесполые, еле виднелись плоские силуэты прошлых обитателей Волчьего замка, некогда послуживших моделями для старых фамильных портретов и давно уже ставших лишь только бесплотными тенями.
— Смотрите, — шепнул Ян.
— Смотрю, — покорно кивнул я. — Но, к сожалению, кроме рам почти ничего не вижу. Впрочем, рамы мне нравятся.
Ян усмехнулся, сунул руку в карман, и через секунду зажженная спичка осветила малую часть развешенного на стене многовекового конклава славных владетелей Волчьего замка.
— Видите?..
— Вижу, — подтвердил я, ибо теперь действительно видел, хотя спичка и освещала три — четыре портрета, не более. Со стены на меня глядел один дряхлый старец, два бравых воителя в сияющих, точно никелированных латах и…
— Видите?
— Вижу, — тупо повторил я, уставившись на портрет ослепительно красивой молодой девушки в просто вызывающе роскошном платье, расшитом жемчугом и самоцветами. (Нет, что ни говорите, но для нашей милой родины всегда была характерна какая-то врожденная, пусть даже порой и довольно утонченная — но все ж таки тяга ее обитателей к варварству!)
Длинные темные волосы девушки были завиты в крупные локоны и черным водопадом опускались на резко оттенявшие их едва ли не синеву белоснежные брызги жабо или чего-то там еще в том же роде. Высокий лоб венчала небольшая графская корона, выписанная неизвестным художником столь искусно, что, казалось, каждый бриллиант сверкает каждой мельчайшей гранью при свете даже самой что ни на есть ничтожнейшей из спичек.
Лицо ее было набелено и подрумянено — очевидно, по всем косметическим канонам своего времени; и без того длинные и темные ресницы и брови были обильно насурьмлены. Я услышал, как засопел за моей спиной наш непоколебимый Торквемада, — и тоже не сдержал восторга.
— Какая красавица! — прошептал я, с трудом отрывая взгляд от портрета и поворачиваясь к Яну: — Правда?
Он кивнул:
— Правда. Только вот…
— Что — только вот?! — рассердился я. — Ну, знаешь, ты видишь пятна даже на солнце!
Он улыбнулся:
— Я вижу только то, что вижу, — чаще солнце, но порой — и пятна. Однако вы… разве вы ничего не заметили, сударь?
— Сейчас я заметил только портрет прекрасной девушки! — сам толком не понимая отчего, вспылил вдруг я.
Но он не обратил на мой грубый тон ни малейшего внимания.
— И вам не показалось в нем ничего странного?
— Красота не может быть странной, Ян, — нравоучительно проговорил я. — Пора бы тебе понять наконец и это.
Но тут спичка погасла, и мы вновь, как в облако, погрузились в молочный полумрак. Впрочем, уже через секунду Ян зажег другую.
— Значит, вы не заметили, сударь, — вздохнул он. — Ну что ж, а теперь?
Он сунул мне свою саблю и подошел вплотную к стене. В следующий миг прикрыл согнутой в локте рукой алмазную корону и пышные черные локоны и поднес спичку к портрету…
Действительно, сейчас на нас глядело совсем другое лицо. Лицо, быть может, не менее прекрасное, но свет, падающий теперь под иным углом, вдруг странно исказил и изменил его черты. Свет точно вдруг сбросил с портрета какую-то поистине мистическую вуаль, сорвал маску… О боже! На нас смотрело лицо… Эрцебет, коварной, страшной, злой ведьмы, которая сама была сейчас где-то рядом, которая ждала нас и которую мы должны убить…
Я отшатнулся от портрета как от змеи.
— Но что это значит, Ян? Неужели она и была хозяйкой этого замка?!
Он забрал у меня саблю.
— Была? Думаю, сударь, она ею и осталась. Я даже боюсь, что теперь она вновь решила воцариться здесь — уже на долгие времена и совершенно открыто.
Я вдруг почувствовал сильную головную боль.
— Да разве же такое возможно, Ян?!
— З д е с ь все возможно, сударь.
— Но постой! Послушай, а как же тогда Карл? Я-то ведь думал, что это именно он хочет завладеть замком. И потом… Она же была горничной, Ян! Она прислуживала ему, понимаешь?
Вторая спичка с треском погасла, и я скорее ощутил, чем увидел, как Ян напрягся.
— Полагаю, сударь, что Эрцебет была ему не только горничной… и все-таки Карл совершил непростительную ошибку, которая может теперь очень дорого ему стоить: добиваясь Волчьего замка для себя, он просто не догадывался, а возможно, и вовремя не поинтересовался, с кем связался на самом деле. А ведь это она, она, сударь, вертела им как хотела, заставляя в конечном итоге делать только то, что нужно и выгодно ей. Карл до поры до времени представлял себе, что Эрцебет просто второразрядная ведьма и покладистая наложница, а в результате все вышло иначе — как и при вашем друге, ему вновь была уготована жалкая роль управляющего, слепого исполнителя тайных замыслов коварной колдуньи. Хотя, разумеется, они друг друга стоят.
Я сдавил виски, потому что боль становилась все нестерпимей, и почти закричал:
— Так значит… она наследница, Ян?!
И тогда…
— Нет-нет, господа, — раздался в глубине коридора приветливый голос. — Ваш друг совершенно прав, сударь: наследники были после меня, а теперь в Волчий замок снова вернулась хозяйка.
Испуганные и потрясенные, мы медленно обернулись: шагах в пятнадцати, там, где галерея переходила в коридор, ведущий к графской спальне, стояла женщина со свечой в руке. На ней было длинное старинное платье, расшитое жемчугом и крупными самоцветами. Какое-то время она молча смотрела на нас, а потом вдруг обворожительно улыбнулась и плавно повела тонкой белой рукой:
