Евгения Грановская - Никто не придет
– Вы… – Маша сделала над собой усилие. – Вы приказали убить Нину Чадову. Зачем было доводить дело до кровопролития?
– Вы ошибаетесь, – сказал Рутберг. – На моих руках нет крови этой девочки.
– Э нет, док, так дело не пойдет, – с холодной усмешкой проговорил майор Воробьев, отрываясь от своей фляжки. – Я прикончил девчонку по вашему приказу.
Рутберг посмотрел на майора брезгливым взглядом.
– Я всего лишь просил припугнуть ее, – сказал он ледяным голосом. – И того парня тоже. Всего лишь припугнуть, а не убивать.
– Припугнуть? – Майор ухмыльнулся. – Док, так дела не делаются. Решил что-то сделать – делай наверняка. Девчонка должна была заткнуться. Случись что – вас отмажут ваши московские боссы, а меня, грешного, никто выгораживать не станет. Да что там выгораживать – повесят на меня, грешного, всех собак!
Рутберг перевел взгляд на Машу.
– Мне жаль, что вы все это услышали, Мария Александровна. Правда жаль. Честное слово, я не знаю, как мне поступить. Что бы вы сделали на моем месте?
– Дала бы признательные показания и позволила их запротоколировать и обнародовать. Только так вы можете рассчитывать на снисхождение суда.
Рутберг внимательно выслушал Любимову, а потом надолго задумался. Наконец он произнес:
– Вы не оставили мне выбора, Мария Александровна. Майор, возьмите ее!
Майор Воробьев и пилот вертолета шагнули к Маше и схватили ее за плечи. Маша почувствовала, как все поплыло у нее перед глазами.
– За мной приедут, – сипло проговорила она. – Скоро здесь будет полно полицейских из Москвы. Вам не уйти от наказания.
Майор Воробьев хмыкнул, а Рутберг, глядя на Машу сочувствующим взглядом, медленно покачал головой и сказал:
– Помощь не придет, Мария Александровна. Вы это знаете. Не нужно крепиться, дайте выход вашему страху. Если хотите плакать – плачьте.
Маша стиснула зубы.
– Вы убьете меня? – негромко спросила она.
– Мы отдадим вас жителям поселка. Тем, о судьбах которых вы так печетесь. Кого пытаетесь защитить от меня.
– Сегодня двадцать шестое сентября, – пробормотала Маша. – День, когда были сожжены егерь и его сын.
– Совершенно верно, – кивнул Рутберг. – Вы знаете, что происходит в этот день, правда?
– Жители поселка приносят жертву своим мстительным духам.
– Верно. Это происходит на утесе, прямо над тем местом, где когда-то стоял домик егеря Демидова.
Маша посмотрела Рутбергу в глаза и отчетливо произнесла:
– А если я расскажу людям правду? Если я расскажу им про лабораторию и излучение, которому они подверглись? Если я расскажу, что никакого проклятия нет и все их страхи – мнимые?
– Они вам не поверят. Уже больше пятнадцати лет их посещают видения. Больше пятнадцати лет на их глазах ни с того ни с сего умирают люди. То, что Хамовичи – проклятое место и что часть проклятия лежит на каждом из них, нуждается в доказательствах.
Маша вспомнила лица прохожих на улицах поселка. Вспомнила их неприязненные взгляды, их сутулые плечи и быструю поступь. Поступь беглецов.
Пожалуй, Рутберг был прав. Всем этим людям полтора десятилетия промывали мозги, и это дало свои результаты.
– В прошлом году все пошло не так, – снова заговорил Рутберг. – Девушка выжила, и это стало причиной всех последующих неприятностей. В этом году жители не допустят повторения своей ошибки.
Рутберг посмотрел на циферблат наручных часов.
– Нам пора, – сказал он. – Ведите ее к вертолету.
Майор Воробьев наклонился к Маше и проговорил, обдав ее запахом перегара.
– Не надо было вам лезть в мужские дела, дамочка. Костью не вышли.
– Пошел к черту, сволочь, – ответила ему Маша, дав выход своей злости.
Воробьев усмехнулся, а затем резко ударил ее кулаком в живот. Она согнулась пополам, едва не задохнувшись от невообразимой боли. На глазах у Маши выступили слезы, дыхание в горле перехватило.
– Майор! – резко окликнул Рутберг. – В этом нет необходимости. Перестаньте!
– Ладно, – нехотя проговорил Воробьев. – Геныч, – обратился он к пилоту. – Поволокли эту гадину к вертолету!
И они грубо потащили Машу по траве, не дав ей отдышаться и обрести власть над своим парализованным болью телом.
– Что… – хрипло проговорила она, глядя на шагающего рядом Рутберга. – Что со мной сделают?
– С вами будет то же, что с Илоной, – сказал Рутберг. – С той лишь разницей, что выжить вам не удастся. Вам перережут горло, подвесят к шее камень и сбросят с утеса в воду. Рыбы обглодают ваше тело, а то, что от него останется после того, как сгниют веревки, унесет стоковое течение.
Голова Маши закружилась, к горлу подкатила тошнота.
«Только бы не расплакаться, – подумала она. – Только бы не расплакаться».
И, крепко зажмурив глаза, глубоко вдохнула воздух вечернего леса.
3
В руках у людей были пылающие факелы. Должно быть, так же они выглядели, когда шли вершить самосуд над сыном егеря.
Рутберг стоял в стороне от толпы, опустив голову и заложив руки за спину.
В небе прогремел отдаленный раскат грома. Начал накрапывать дождь.
Майор Воробьев выжидающе смотрел на Рутберга. Наконец тот поднял взгляд, посмотрел на майора и едва заметно кивнул.
– Тащите ее к утесу! – тут же проревел майор.
Толпа подхватила Машу на руки и вздернула над собой. Она чувствовала чужие пальцы на своем теле, на своих щеках, они терзали на ней плащ, забирались под кофту, стискивали ее шею и рвали ее волосы.
Однако, несмотря на весь ужас, Машу никак не покидало ощущение нереальности всего происходящего. Ее принесут в жертву духам? Мстительным бестелесным призракам убитого егеря и его мерзавца-сына?
Этого не может быть!
Конечно же, это происходит не с ней, не здесь и не сейчас, и вообще все это не по-настоящему.
– Это глупо! – крикнула Маша. – Мы живем в двадцать первом веке! Никаких духов нет! Не духи убивают вас, а жесткое волновое излучение! Это лаборатория на холме убивает вас!
Чьи-то жесткие, холодные пальцы влезли ей в рот, сдавили ее губы.
Машу несли к утесу, и чем ближе был этот утес, тем меньше надежды на спасение у нее оставалось. Она дернула головой, высвобождая рот, и крикнула из последних сил:
– Да послушайте же вы меня!
Ей никто не ответил.
– К утесу! К утесу! – снова проревел кто-то.
Маша уже не упиралась и не кричала, понимая, что все это – напрасная трата сил и энергии. Но сдаваться тоже было нельзя. Скоро ей заткнут рот и зарежут ее, как жертвенную овцу, а потом бросят в холодные волны водохранилища.
По небу снова пронесся раскат грома – да такой мощный, что толпа на миг остановилась.
– Боже! – снова крикнула Маша. – Кто-то должен это прекратить! Рутберг! Скажите им, чтобы оставили меня в покое!
