Чарльз Уильямс - Тени восторга
Роджер заметил, как священник содрогнулся, и с ноткой жалости сказал:
— Вы не знали?
— Помоги мне Бог! — сказал Кейтнесс. — Не знал. — Конечно, он не знал. Если он и был отчасти виновен в смерти Консидайна, то это благородная вина, он ее выдержит. Господь обратил зло в добро… Он добавил: — Что теперь говорить…
Оба они все еще ждали чего-то. Где-то в темноте между ними и морем гонялись друг за другом вооруженные люди, забывшие о советах учителя обращать любую страсть в способ внутреннего совершенствования и дальнейшей победы. Их сила обратилась в жажду сокровищ или жажду мести, случай, сразивший Консидайна, высвободил их плохо укрощенную дикость.
Роджер с Кейтнессом медлили. Когда стало уже совершенно невтерпеж стоять в темноте и тишине, ночь взорвалась хаосом звуков. Беспорядочная стрельба завершилась пронзительным криком.
Любой человек сказал бы, что это был предсмертный крик. Он разорвал ночь, подведя черту сомнениям, спорам и учениям. Кричал один из этих дерзающих духов; крик был рожден природной страстью к жизни, понять которую не может никто из тех, кто пока жив. Крик пронзил всех, кто его слышал, ужасом смерти, окончательной и навсегда. Учитель и повелитель был мертв, среди адептов его учения воцарилась вражда, как и предрекал несколько дней назад мертвый теперь король. Крик словно ударной волной толкнул Роджера. Найджел Консидайн был мертв, предательство, которое он презирал, одолело его, а дальше ждало полное забвение. Если бы он вернулся… — но Роджер отверг такую мысль. Нервы у него не выдержали, он вернулся к машине и сказал Кейтнессу:
— Надо убираться отсюда.
Священник, тоже дрожа, повернулся к нему.
— Может, нам… — начал он, кладя руку на машину.
— Нет, ради бога, — воскликнул Роджер. — Бросим все, если уж собрались уходить. Пойдемте, куда-нибудь да выберемся.
Кейтнесс молча согласился.
— Но давайте хотя бы возьмем наши пальто! — сказал он. — Они висят у самого входа.
— Я туда больше не вернусь, — сказал Роджер, — если только Консидайн меня не позовет.
— Тогда это сделаю я, — сказал Кейтнесс. — Он бросился обратно в холл и через пару минут вернулся. — Они нам пригодятся, если нам придется идти всю ночь, — сказал он.
Пребывая между страхом, отчаянием и надеждой, они вышли за ворота и окунулись в темноту за ними.
Кейтнесс как-то неуверенно произнес:
— Миссис Ингрэм будет рада вашему возвращению.
— Да, — ответил Роджер. — Изабелла… — и больше ничего не сказал.
Глава четырнадцатая
РЕЗКАЯ ПЕРЕМЕНА
На следующее утро после долгих пеших блужданий они наконец нашли в каком-то незнакомом городке маленький гараж и там наняли машину до Винчестера, а оттуда добрались до Лондона поездом и снова прибыли в Кенсингтон, откуда их увезли меньше сорока восьми часов назад. Улицы все еще были полны беженцами, хотя опасность уже миновала, и власти сообщили, что вторжение подавлено. Однако к тому времени толпа впала в какое-то оцепенение, подобное сну. Люди зачарованно двигались, казалось, без всякой цели. Гражданские власти с помощью полиции и военных привлекли транспорт, наладили по мере сил снабжение едой и питьем, и в конце концов кое-как взяли положение под контроль. Автобусы развозили беженцев по домам, им в помощь выделили реквизированные такси, грузовики и все, что годилось для перевозки людей. Роджер и Кейтнесс добрались до Колиндейл-сквер подземкой, постепенно освобождающейся от тех, кто искал там спасение. Теперь Роджер и священник стояли перед парадными дверями, ежась в бледном свете дня — так замерзшие купальщики топчутся на каменистом берегу, поглядывая на стонущее перед ними безрадостное ненастное море. Сэр Бернард сам поспешил открыть им, оставив на время беженцев, набившихся в его кухню в ожидании отправки домой. Роджер смог только кивнуть, предоставив объяснения Кейтнессу. Через мгновение появилась Изабелла и увела его в свою комнату. Заперев дверь, она обеспокоено повернулась к мужу.
— Он мертв, — произнес Роджер без всякого выражения.
— Мертв! — воскликнула она. — Роджер, дорогой!
Наверное, раньше он никогда не доверял ей полностью, несмотря на их вполне благополучные супружеские отношения. Но сейчас все его защитные барьеры были сметены, и он как никогда был открыт для заботы и сочувствия. Впрочем, Изабелла не стала его утешать. Она остро чувствовала опустошенность мужа, ведь его желания были и ее желаниями, она приняла его духовные потребности как свои собственные. В это мгновение Роджер понял, какую огромную внутреннюю работу пришлось проделать его жене ради любви к нему. Понял и принял. Но сказал он, слабо улыбнувшись, совсем другое.
— И все же ты в него не верила.
Она присела, неотрывно глядя на него, и, не обращая внимания на его замечание, взволнованно спросила:
— Скажи, а он не может?..
И тогда он рассказал ей, как это все было.
— Но, Роджер, не может ли он… — Она не смогла закончить, ее собственные переживания бледнели перед силой его надежды, которую она так хорошо читала в нем.
— Не знаю, — ответил он. — Если так… Возможно, но я не смею об этом думать. Изабелла, подумать только, что его сгубило!
В это время Кейтнесс торопливо пересказывал сэру Бернарду детали их эпопеи.
— …И когда я вернулся за нашими пальто, я их увидел, — говорил он, — они лежали наготове, все три пакета, и я привез их с собой. — Он указал на стол, на котором лежали три толстых конверта. — Должно быть, он собирался взять их с собой, или это указания для остальных. Они лежали на сундуке в холле, ожидая, когда мы — когда он — вернется. Ты не думаешь, что их следует передать премьер-министру?
— Мне противно передавать что-либо премьер-министру, — сказал сэр Бернард. — Это все равно, что кормить гориллу без тела: ему нечем переваривать слова. Не знаю, что для цивилизованного человека хуже, Зайдлер или Консидайн.
— Консидайн мертв, — напомнил Кейтнесс.
Сэр Бернард с неудовольствием поднял один пакет.
— Хотел бы я быть христианином, — пробормотал он, — тогда я бы чувствовал, что должен. Ну а так… Консидайн точно мертв?
— Конечно, — нетерпеливо сказал Кейтнесс. — Моттре его застрелил, я же тебе только что сказал. Я понятия не имел, что он рвался к сокровищам. Но даже если он жив — я имею в виду Консидайна, — бумаги тем более надо поскорее передать Зайдлеру. Они могут пригодиться. По-моему, он должен их получить.
— Ха! Да они же зашифрованы, — с удовольствием воскликнул сэр Бернард. — Ну, пусть Зайдлер помучается, разгадывая их. Конечно, ничего хорошего в доктрине Консидайна нет, но даже ее мне не хочется передавать Зайдлеру. Ну ладно, придется все-таки передать. Хотя я бы предпочел действовать как Галлион.[74] Но тебе, между прочим, тоже придется пойти. Расскажешь ему об этом доме.
