Михаил Строганов - Заклинатель дождя
Иван приподнялся на локтях и, осматриваясь, с трудом повернул задеревеневшую шею:
– Решеток на окнах вроде нет, значит, не в тюрьме, а в больнице…
– Ага, только не в простой, а психбольной, – обрадованно согласился Санек. – Правда, большинство здесь не настоящие шизики, как я, а нормальные «беляки». Перепились спирта и бузят на весь райцентр.
– Я-то здесь что делаю? – Иван попытался встать с кровати, но голова пошла кругом, и он тяжело рухнул навзничь.
– Просил же, тише! Запалимся! – Санек покосился на дверь. – На первый раз тебя как контуженного еще простить могут, а меня-то пролечат по полной программе! – Он придвинулся к Ивану и прошептал на ухо. – Тут и без твоего истерирования стукачков хватает!
– Но я же не псих! Меня просто наркоторговцы из Перми на комбайне распяли! Киномеханик предал, Иуда…
– А говоришь, не псих! – закашлялся от смеха Санек. – Да после таких заявлений тебе любая санитарка справку даст: шизик чистого разлива! Был бы ты постарше, я б решил, что просто от армии откашиваешь!
– Да на самом деле, так все и было! Одного только не пойму…
– Всего лишь одного? – съязвил Санек.
– К чему Артамонов говорил про второй Сталинградский тракторный завод и бутылку с зажигательной смесью показывал, раз уже знал, что предаст?
– А про второе пришествие он ничего не говорил? Двухтысячный год, однако! Мне бабка с пеленок внушала, что на него-то и грянет Конец Света!
– «Конец Света»… Да он мне кино такое показывал, с Шварценеггером в главной роли! Еще винтовкой Мосина хвалился, из бывшего музея революции. Говорил, в полной сохранности и боевой готовности, и даже патроны есть…
– Угу, все по театральным правилам. Только вот почему-то бензин не горит, ружье не стреляет, а апокалипсис не грядет, – Санек перестал смеяться и принялся грызть ногти. – Знаешь, он ведь тебе подставу заранее готовил, обрабатывал твои мозги так же, как керосинят колорадских жуков!
– Я думал, он друг…
– Индюк тоже думал, да в суп попал, – Санек прислушался к мерно шаркающим по коридору шагам санитара. – Быть чокнутым в наше время – тоже выход. Не такой плохой, как может показаться. Так что добро пожаловать в этот дивный дурдомовский ковчег!
* * *
Ранний семичасовой подъем начинался с пронзительного звона медного колокольчика – почти антикварного, с затертой надписью «съ серебромъ», какие при царе Горохе вешали под дугой у почтовой тройки.
– Выходим строиться на утренний осмотр! Форма одежды четвертая! На сбор три минуты, и уже осталась одна! – зычно разносились команды санитара. – Опоздавшие дежурят в гальюне!
Санек спрыгнул со второго яруса, и только сейчас, к своему удивлению, Иван разглядел в своем ночном собеседнике не белокурого юношу, а исхудавшего седого мужчину, которому давно перевалило за сорок.
– Что рот открыл?! – Санек взял опешившего Ивана за руку и повел на построение в коридор.
В узком коридоре, изрядно прокопченном за зиму от печного отопления, возле стеночки выстраивались спившиеся, бомжеватого вида мужичонки, на ходу разглаживая только что подшитые поверх пижамы белые подворотнички.
Санитар, поигрывая длинной учительской указкой, обходил ссутулившийся строй, педантично проверяя чистоту застиранных лоскутов простыни.
– А ты, салабон, почему не подшит? – санитар оттянул указкой воротник Ивана. – Решил забить на наш распорядок? Или себя считаешь круче вареных яиц?
Иван растерянно кивнул.
– Значит, так! – уже свирепея, процедил санитар. – Может, тебе анальгинчику прописать?! Для первоначальной профилактики!
– Так ведь его только вечером вчера привезли, – вступился Санек. – Товарищ санитар, разве не видите, не борзяк он, простецкий парниша. Я ему мигом объясню – к завтраку подошьется!
Санитар криво усмехнулся и больно ткнул пальцами в лоб Ивану:
– Запоминай, щегол! Здесь живут лишь те, кто быстро всасывает мои команды. Остальные существуют, насколько им позволяю я!
Санитар, заложив руки за спину, скомандовал по-сержантски:
– ДУРДОМ, равняйсь, смир-рна-а!.. Здравствуйте, товарищи горячечные алкоголики, умалишенные и прочие придурки!
– Здравия желаем, товарищ санитар! – прокричала вытянувшаяся в струнку разношерстная масса.
– Поздравляю вас с наступлением нового дня, который вы проведете в стенах нашего славного дурдома!
Дружное «ура!».
– А теперь нале-во! На зарядку шаго-ом ма-арш! Строевую песню запе-евай!
Маршируя на месте, не попадая в ногу, пациенты стали бодро выкрикивать:
Я люблю пиво, я люблю водку,
Я люблю пожрать жирную селедку.
Я не люблю книг и утренних прогулок, —
Я – алкоголик, я – чокнутый придурок!
Уже во дворе, после получасовой разминки, Иван подошел к Саньку и украдкой спросил:
– Почему на построении санитар говорил про анальгин? Мне вроде что-то другое давали.
– Прописать анальгин – значит избить. Оттузить, вздрючить, отдубасить… Просто напрямую об этом здесь не говорят. Мы не в тюрьме, в больнице мы. А в больнице все направлено на пользу пациента, и раздают здесь исключительно лекарства!
* * *
После завтрака в палате было пусто. Большинство пациентов санитары увели на работы, оставив только тех, кому прописан постельный режим. Через узкие окна в мрачное помещение бывшей монастырской конюшни пробивался свет, стелясь с подоконника по полу яркими полотнами с краями, истаивающими размытыми тенями.
Измученный зарядкой, Иван с трудом доплелся до скрипучей двухъярусной кровати с панцирной сеткой, скинул больничную пижаму на тумбочку и без сил повалился. Забравшись под заношенное одеяло и расслабившись, почувствовал, как по телу растекается блаженство.
– Правда, хорошо? – вкрадчиво спросил Санек, подсаживаясь на уголок кровати. – Это и есть больничные «таски». Отдыхай. Только вот пижаму надо складывать аккуратненько… Не то наряд схлопочешь за нарушение режима.
– Тебя разве на работы не увели? – смутился Иван за свою «рабью радость».
– У меня язва. Изнутри меня так изъела, что карандашом перешибить можно. – Санек задрал пижаму, демонстрируя ребра, выпирающие через восковую кожу. – Хоть анатомию изучай!
– А ты как это… – Иван замялся, – как догадался, что мне стало хорошо?
– С годами замечаешь, что в нашей жизни устроено все очень просто. Вот тебя спросонья унижали, осматривали, как раба, гоняли по больничной площадке, а потом дали немного еды и позволили понежиться в постели… Так на своем опыте и понимаешь, что человек не подобие Бога, а его мартышка. А мартышке много ли для счастья надо?
