Руки, полные бури - "-Мэй-"

По стеклу машины зашелестел дождь, и Сет вздрогнул, понимая, что слишком задумался.

В клубе нашлись смущённая Луиза и Персефона, которая с интересом рассматривала её проколотую губу.

– Аид с группой, – сказала она. – Пошёл знакомить с ними Анубиса, тот в восторге.

Позже приехали Нефтида и Амон, который не расставался с телефоном. Он фотографировал собирающихся людей, зал и вьющиеся под потолком старые трубы. При этом радостно рассказывал, что приехал Арес.

– Между прочим, сейчас известный диджей, – заявил Амон. – Говорит, хочет увидеть отца, Зевса, и выступить в твоём клубе.

Нефтида отправилась к бару, где с ней тут же заговорил какой-то мужчина, она вежливо улыбалась.

– Не ревнуешь? – подмигнул Амон, уже выцепивший откуда-то коктейль.

– Я ему глаза на задницу натяну, если что, – мрачно сказал Сет.

Амон поперхнулся коктейлем и явно хотел сказать что-то ещё, но тут появился восторженный Анубис. Он рассказывал о «Стикс течёт вспять» и последнем альбоме, а потом фыркнул:

– Да что вы такие кислые? Эй, не забывайте, мы тут празднуем! Зевса вернули, яда больше нет.

Гадес не хотел пока рассказывать, что Подземный мир разрушается. «Им нужно немного праздника», – сказал он. Всё равно слишком поганое ощущение внутри. Возможно, Анубис уловил это или заметил что-то во взгляде Сета. Потому что нахмурился:

– Ты жив и без яда. Больше никому ничего не угрожает.

– Да, – кивнул Сет и перевёл взгляд на бар. – Пойдём выпьем, пусть даже слабого человеческого. И тот мужик всерьёз положил руку на стул моей жены? Пора эту руку оторвать.

В клубе становилось многолюдно, когда Анубис протиснулся к выходу. Ему хотелось немного подышать свежим воздухом и выкурить ещё сигарету, прежде чем возвращаться к драйву начинающегося концерта.

Он с любопытством смотрел на людей, ныряющих в распахнутую дверь: сплошь чёрный цвет, кожа и кружево, сетки и шипы. Ему нравилось ощущать себя частью всего этого и с удивлением ловить себя на мысли, что теперь-то никто не вызовет обратно в Дуат.

Осирис мог общаться с мертвецами, это был его мир. А вот Анубис мертвецов не слышал. В Дуате он мог говорить с молчаливыми ушебти, которые использовали силу мысли.

У него был огромный мир – но он оставался дорогами бесконечного одиночества.

Поэтому Анубис так любил мир живых. Он мог говорить с людьми, даже просто ощущать их рядом, вокруг, как сейчас.

Он докурил и выкинул сигарету в мусорку. Собирался направиться к дверям, когда заметил Гора.

Бог жизни и ясного неба, он шагал в неизменной белой рубашке, держа в руках пальто и, кажется, ничуть не страдая от холода. Неоновые отсветы вывески льнули к нему, обнимали, окутывая ореолом.

– Пока ты не начал возмущаться, – заявил Гор, – я тут потому, что Нефтида позвала.

– Ну-ну. Как будто мало в Лондоне развлечений этим вечером.

– Да проклятье, Инпу! – Гор помолчал. – Почему ты вечно отталкиваешь меня, воробушек? Так не нравлюсь?

– Нет. Нравишься. В этом и проблема.

Анубис поднял руку и коснулся места под левым глазом Гора. Сейчас, в сумерках и неоне, почти не был заметен разный цвет. Но Анубис хорошо помнил, как Осирис рассказывал, какую магию они с Исидой применили и всё равно не смогли восстановить глаз бога. Он появился после следующей смерти тела, но магическим.

– Я помню, что сделал, Хару. Всегда помню. Наши силы разные, но они связаны. С тобой я совсем не чувствую границ и могу навредить.

– Я бы смог ощутить.

– Не смог, – мягко сказал Анубис. – Прости.

– Инпу. Я не тот мальчишка, который из задора решил поиграть и разозлить тебя. А потом рыдал, когда лишился глаза, и годами с тобой не разговаривал.

Анубис опустил руку. Это он тоже помнил.

– Но я всё ещё тот мальчишка, которому нужен брат.

Анубис знал, что Гор крайне редко признавал собственную слабость. Сиятельный, гордый, расправивший крылья в безмятежной сини.

После такого Анубис не мог его оттолкнуть. Он объяснит позже, что сейчас с мертвецами Гор выбрал самый неудачный момент. Или тихо уйдёт, как и раньше делал.

– Я твой брат наполовину, – негромко сказал Анубис.

– На ту половину, что принадлежит Дуату. В нас обоих его пути. Даже если ты теперь стал воплощением Дуата, а я его терпеть не могу.

– Хару…

– Нет, воробушек, не сбегай на этот раз.

Сейчас Гор вовсе не казался благородным соколом, мощным, рассекающим солнечные долины Египта и неоновые ночи Лондона. Его плечи едва заметно поникли, и вряд ли кто-то мог заметить это, кроме Анубиса. Он видел не сияющего бога, а младшего брата, который отчаянно нуждался в старшем. Даже если это способно испепелить его сущность, уничтожить.

Это озадачивало Анубиса, ошарашивало, но и снова оттолкнуть он не мог.

Я всё ещё тот мальчишка, которому нужен брат.

– Пойдем, – улыбнулся Анубис. – Нас ждут внутри, тебе понравится.

Этим вечером «Стикс течёт вспять» были в ударе. С первой же песни, с взвившейся гитары и вторившего ей баса, с задорного ритма барабанов и густого мелодичного синтезатора. С того момента, как Гадес на сцене распахнул руки, приветствуя собравшихся, ночь и саму музыку.

Его густой, бархатистый голос обнимал, а тело двигалось в заданном ритме. На сцене он становился таким, каким Анубис видел его нечасто: когда Гадес о чём-то беседовал с Сетом и действительно увлекался, он начинал жестикулировать, артистично вскидывать руки и совершенно не следить за выражением лица.

Таким Гадес был на сцене. Может, ещё с Персефоной, Анубис не знал.

Сейчас она стояла близко к музыкантам, скользящие огни прожекторов вспыхивали на её рыжих волосах, а Гадес периодически улыбался ей и задорно подмигивал.

Анубис и Луиза тоже стояли в толпе, как и Амон. Тот искренне наслаждался происходящим, успевая и фотографировать сцену, и танцевать, и, кажется, даже печатать кому-то сообщение.

Луиза сначала казалась смущённой. Анубис не знал, из-за того, что на сцене её отец или она не привыкла по концертам ходить. Он стоял позади неё и мягко положил руки на бёдра Луизы, готовый отступить, если ей неприятно, и поддержать, если требуется. Луиза, кажется, и сама не знала, чего хотела, но на танцы поддалась легко.

Музыка вплеталась в их тела, заставляла двигаться.

Их силы смерти вились язычками невидимого пламени, бились о кожу вместе с ритмом, цеплялись за пирсинг и стекали по венам. Увядшие цветы и ваниль, полные праха гробницы и мшистые, влажно-тленные могилы.

Сет и Нефтида стояли с краю толпы, он обнимал её, а она танцевала и смеялась, когда он успевал что-то нашёптывать. Анубис ощущал их спокойную, ровную силу, так давно сцепленную друг с другом, что она казалась невероятно гармоничной. Их пустыня пахла ночными цветами.

Гор стоял в стороне, облокотившись на барную стойку. Он хотел казаться уверенным и спокойным, но ощущал себя не на месте, лишним.

Оставив Луизу и Амона, решительно полезшего к сцене, Анубис вынырнул из толпы рядом с Гором. Говорить было сложно, слишком грохала музыка, поэтому он взял брата за руку и потянул за собой.

Гор приспособился быстро. Он был не только небом, но и жизнью, может, поэтому они с Анубисом часто с трудом находили общий язык. Сейчас Гор легко ощущал биение этой жизни в тесном зале: она трепетала с ударными, расплавленной тьмой заполняла зал с голосом Гадеса.

«Я позволю тебе утонуть в твоих грехах, но вместе со мной».

Когда затихла последняя песня финального выхода на бис, та самая, которую Гадес пел, не отрывая взгляда от Персефоны, в клубе включили фоновую музыку, а народ потянулся к выходу. Только не боги, Амон заявил, этой ночью они празднуют.

Они расположились за одним из столов ВИП-зоны, заказывая человеческие коктейли, которые на них не влияли, и распивая алкоголь, щедро разливаемый Амоном.

– В чём смысл жизни? – пьяно спрашивал он. – Нет, ну правда, мы живём тысячи лет, а толку-то?