С. Браун - Живые зомби
Тональник и пудра покрывают лицо толстенным слоем, а гримерша все никак не остановится. Еще и растушевывает неправильно. С подводкой, которую она мне сделала, я похож на шлюху из Лас-Вегаса. Так и цапнул бы ее, если б не интервью с Ларри Кингом.
Сначала меня приглашали только в новости и ток-шоу — мое участие вносило свежую струю и гарантировало программам интерес зрителей. Хоть и считается, что ожившие мертвецы — угроза для здоровья и источник неудобств для окружающих, все-таки интервью с зомби — прямая дорога к высоким рейтингам. И остаться в стороне не пожелал никто.
Однако после того как Американский союз гражданских свобод обратился в суд от имени зомби с иском о попрании наших гражданских прав, мне позвонили из журналов «Ньюсуик» и «Роллинг Стоун», Мэтт Лауэр[20] и с «Фокс-Ньюс». Так я и разбежался давать интервью каналу «Фокс»! Справедливости и здравомыслия у них не больше, чем у куклуксклановцев.
Как выяснилось, ККК, АМА[21], АФТ-КПП[22], республиканская партия и множество религиозных групп правого толка намерены бороться против заявления союза гражданских свобод о том, что мы как бывшие живые без суда и следствия лишены права на жизнь, свободу и собственность.
Конечно, право на жизнь и свободу не подразумевает поедание людей, но ведь нельзя ожидать, что зомби и живые будут полностью сходиться во мнениях.
— Внимание, две минуты до эфира!
Хотя против союза гражданских свобод сплотились сильнейшие игроки, истории известны аналогичные прецеденты. Было время, когда чернокожие американцы тоже считались собственностью, а не людьми. Рабами нас, конечно, никто не объявлял, но сходства тут сложно не заметить.
Нас считают неполноценными и тем унижают.
Нас используют для развлечений и медицинских опытов.
Нас то и дело вешают и третируют.
И параллели с бедственным положением чернокожих — это далеко не все.
Черт возьми, и века не прошло с того времени, когда женщины не имели права голоса. В 1940-х множество американцев японского происхождения были брошены в лагеря. Затем разгорелась битва за гражданские права геев и лесбиянок. А на пороге нового столетия, после теракта 11 сентября, начались преследования и дискриминация мусульман.
Зомби в длинном ряду притесняемых занимают последнее место. Что, разумеется, никогда не останавливало других гонимых от проявления предрассудков против нас, хотя смысла в этом не больше, чем в фильмах Дэвида Линча.
— Одна минута!
С меня снимают нагрудник, в последний раз поправляют софиты, режиссер призывает народ к тишине, и все занимают свои места.
На мне темно-зеленая шелковая рубашка с короткими рукавами, свободные брюки из коричневой хлопчатобумажной ткани и черные итальянские туфли. От света софитов в клетке становится жарко, и я начинаю потеть. Только бы вся эта масса грима не сползла с лица на колени. Разве что кто-нибудь пожелает подарить мне стиральную машину с сушилкой.
Поначалу я нервничал на интервью, как ребенок, которого ведут в новую школу, или подросток, решившийся в первый раз (честно-честно!) посмотреть на женскую грудь. Теперь для меня это обычное дело.
Плавали, знаем.
Следующий!
Черт, надо было отказаться от интервью на канале «И-эс-пи-эн» и в программе «60 минут» — совершенно не хватает времени. Меня скоро растерзают на части. Я стал олицетворением борца за гражданские права зомби.
— Десять, девять, восемь…
Как мне рассказывали, у шоу, в которых я участвую, рейтинги выше, чем у Бога по воскресеньям. Денег за интервью я, разумеется, не получаю — номер социального страхования мне так и не дали. Зато меня показывают по телевизору, и это уже хорошо.
Три, два, один… Эфир!
Глава 50
Бубенцы повсюду, слышишь?
Звездный блеск на снежных крышах…
Из динамиков миниатюрного музыкального центра «Сони», подаренного местным отделением торговой сети «Бест Бай», по клетке растекается неторопливый, сиплый бас Луи Армстронга. Лично я предпочел бы альбом с рождественскими песнями Элвиса, но Рита балдеет от старого доброго джаза.
Свернувшись калачиком, она лежит рядышком со мной под пуховым одеялом на двуспальной кровати. Одежды на ней нет — именно так она мне и нравится больше всего.
Вокруг ни камер, ни репортеров, ни остальных телевизионщиков. Большая часть персонала приюта для животных тоже ушла. Власти округа приставили усиленную охрану, чтобы не подпускать ко мне протестующих, охотников за автографами и кандидатов в братство, поэтому своему помощнику я дал выходной, ведь сегодня сочельник.
Шесть месяцев назад я и предположить не мог, что так проведу канун Рождества. Да и две недели назад, когда меня посадили, тоже. Из-за шумихи, устроенной СМИ, я ни разу не получил подпитку из человечины, и сегодня Рита приготовила для меня нечто особенное: картофельные оладьи с человечиной и чудесным укропным соусом. Правда, ей пришлось пожарить их у Йена, а потом пронести сюда. Мы разогрели оладьи в микроволновке, и они уже не были такими свежими. Да чего там жаловаться.
Перегнувшись через край кровати, беру ломтик засахаренной человечины, которую передала для меня Лесли, и запиваю портвейном «Черчилль Винтаж» 1985 года. Протягиваю и то и другое Рите. Она отказывается, не проронив ни слова. Сегодня почти весь вечер она хранит печальное молчание. Я дважды спрашивал, не случилось ли чего, но она уверяет, что с ней все в порядке.
Я глажу Ритины волосы, ее голова лежит на моей груди. В это время голос Сатчмо[23] сменяет рождественская песня Джуди Гарленд.
— Поболтаем? — спрашиваю я.
Ответа нет. Рита даже не трогает мою рану, которая все-таки начала заживать.
— Энди, — наконец произносит она, — ты скучаешь по дочери?
Не совсем та тема, которой я хотел бы касаться в постельной болтовне, и уж конечно, секса в ближайший час ждать теперь не приходится, но, наверное, это стоит обсудить.
Скучаю ли я по Энни?
Наверное, должен скучать. Тем более в канун Рождества. Наблюдая за Энни, за тем, как искренне она верит в Санта-Клауса, я и сам почти начинал верить в волшебство. Однако, положа руку на сердце, за последние три недели я ни разу о ней не вспомнил. Да это и к лучшему, честное слово. И для нее, и для меня. Впрочем, когда Ларри Кинг задал мне тот же вопрос, я солгал. Энни наверняка смотрела передачу, и мне вовсе не хотелось выглядеть в ее глазах чудовищем.
— Нет, не скучаю. А что?
Молчит. Даже плечами не пожмет.
В собачьем отделении один из псов испускает жалостный вой и тут же замолкает.
