Дженнифер Рардин - Двум смертям не бывать
Бергман и Вайль устанавливали на баре мини-лабораторию, Кассандра складывала пустые ящики в спальне первого этажа, так что я пошла искать себе работу где-нибудь еще.
— Жас, зачем ты мебель переставила? — спросил через несколько минут Бергман, с любопытством глядя на меня поверх сверкающего ряда лабораторной посуды.
— Ты про что? Я тут просто…
Оглядев комнату, я поняла, что опять сделала то же самое: без малейшей мысли, будто целая секция мозга была отключена от сознания, воспроизвела то же расположение мебели, что и в «Бриллиантовых номерах».
— Что за хрень? — спросила я себя в недоумении.
Подошла из коридора Кассандра, посмотрела на мою деятельность и подарила мне полный тревоги взгляд, проникший до самого сердца. У Вайля выступил на лбу пот, опустились углы губ. У него это был эквивалент грозовой тучи.
— Ты меня обманула? — спросил он с нажимом, рукой показав на новую расстановку мебели. — Дело не в том, что так стояла мебель у тебя дома? — Я покачала головой. — Я не выношу лжецов.
Сказано это было в лучших традициях «Руководства для школьных надзирательниц: как правильно ломать пальцы». Я скрипнула зубами, решая, сразу начать защищаться или сперва составить план войны жеваными бумажками с участием Джимми и Сьюзи, за который бы нас наверняка выгнали, но дело того стоит, как вдруг заговорила Кассандра:
— Наверное, я лучше Жасмин смогу объяснить, в чем дело.
Взяв самый маленький из своих чемоданов, она поставила его на оттоманку, которую я отодвинула от дивана не далее как пять минут назад. Сейчас она занимала авансцену. Я села рядом с Кассандрой, Вайль, все еще злясь, занял место напротив в синем твидовом кресле с высокой спинкой.
Кассандра, открыв чемодан, достала оттуда пирамидку высотой в фут, сделанную из разноцветных стеклянных шариков, каждый размером с ноготь. Я убрала чемодан, поняв, что у нее руки заняты, и она осторожно поставила пирамиду на оттоманку.
— Это то, что я подумала? — спросила я.
— «Энкиклиос», — ответила она, кивнув. — Здесь зафиксировано то, что я видела про твоего… мое второе видение. — Она тронула верхний шарик пирамиды, и вся конструкция содрогнулась. — Может быть, лучше тебе посмотреть его одной.
— Ну уж нет. — Я вызывающе глянула на Вайля. — Пусть все видят. Чтобы никто больше не обвинял меня во лжи. А потом обсудим, насколько я выношу тех, кто набрасывается, не разобравшись!
Я не стала гасить в себе злость — она помогала мне вести себя как нормальный человек, а не бежать прятаться в чулан, как перепуганная девчонка. А это трудно — перестать прятаться. Оседлав очередной и, быть может, последний прилив злости, я сказала:
— Давайте смотреть.
Кассандра нажала на верхний шарик — он прогнулся, но не сломался, как те фигурки из желе, что отливала для нас бабуля Мэй, считая, что мы должны любить вкус клубничных букв и двуногих слоников.
— Энкиклиос окксаллио вера прома, — прошептала Кассандра. Или что-то похожее на такие слова. И понеслась дальше выкладывать долгий перечень слов — не латинских, но звучавших похоже.
И от ее речей шарики снова зашевелились, потом стали крутиться в разные стороны, но контакт между ними ни разу не прервался. Похоже было на шестеренки в часах, только не было впечатления, что одно движение вызывает другое.
Пирамида стала терять форму, принимая множество различных очертаний, напоминавших нос корабля, шляпу-зюйдвестку, мотоцикл, нить ДНК.
— Класс какой! — прошептала я восхищенно, хотя сердце у меня билось пойманной птицей и меня подташнивало от страха, как отреагирует Вайль на это новое открытие.
Бергман вылез из-за своего стола с лабораторно-компьютерным центром (само по себе уже чудо), подошел к пустому креслу и встал за ним с таким видом, будто хотел напасть на «Энкиклиос» с бейсбольной битой в руках.
Наконец шарики выстроились в вертикальные ряды по три, образовав нечто вроде плато, над которым повис одинокий голубой шар.
— Это я? — спросила я шепотом, и мне стало не по себе, когда Кассандра кивнула.
— Ты готова? — спросила она, и я обтерла о штаны вспотевшие ладони.
— Да. Да, давай не будем тянуть.
Мне самой мой голос показался фальшивым — будто старая запись, требующая ремикса.
Она тронула верхний шарик и сказала:
— Дайаватем!
Потом убрала руку и села, освободив место для возникших изображений — голограммы и звука цифрового качества.
Я увидела себя — на год и два месяца моложе, чем сейчас, на много световых лет ближе к безмятежности, и сидела я в халупе какого-то студенческого братства. Из дыр в обивке дивана и кресла вылезал поролон, кофейный столик в молодости служил дверью, уложенной сейчас на две кучки цементных блоков, а колченогие стулья покачивались, будто малость перебрали.
— Смотри, Жас! — обратился ко мне Бергман. — Мебель-то в точности так расставлена, как вот сейчас.
— Точно так, как она всегда расставляет, — поправил Вайль, скрестивший руки на груди.
— Раз ты так твердо решил на меня злиться, не стесняйся, — сказала я. — Но дело в другом: я понятия не имею, почему я переставляю мебель. Более того, я даже не замечала, что ее переставляю. Ты обратил мое внимание, и действительно мне это показалось необычным. — Я пожала плечами. — Я и придумала какое-то объяснение, чтобы ты не счел меня сумасшедшей.
Я правда заметила, что лицо Вайля смягчилось, или же мне только этого хотелось? Но не важно. В этой комнате, которую мне было больно видеть снова, сидела я со своей группой хельсингеров вокруг двери, заменившей стол, и мы играли в карты. Я знаю, что хорошо играю в эту игру, но забыла ее название.
Понятно, что мы собирались на выход, потому что все были одеты в форму. Мы эти костюмы называли «суперменками»: сверхлегкая бронеткань в темно-синей коже. Все мы были в эйфории от адреналина и собственной удачи, пили друг за друга, как немецкие бобслеисты. И ели пиццу. Пиццу, черт бы ее побрал.
— Я это помню только отрывками, — сказала я, цепляясь за ощущение, будто попытка осмыслить, объяснить не даст мне свалиться в кошмар, который до сих пор разыгрывался только у меня в голове. — Слева от меня Мэтт, ему только две недели назад исполнилось двадцать девять. Загар на лице — это мы с ним на Гавайи ездили отметить.
У меня горло сдавило спазмом, на минуту я потеряла возможность говорить.
Мы с Мэттом сидели на диване, тихо разговаривая, пока остальные играли. Брэд и Оливия, женатая пара из Джорджии, сидели в потрепанном полуторном кресле, поставленном под углом в сорок пять градусов к дивану. Они по очереди бросали красные пластиковые фишки в растущую кучу и поддразнивали друг друга на счет просадить плату за дом в единой сдаче.
