Виктор Точинов - Логово
(Произошло это либо в 1894, либо в 1895 году – точнее Эскулап установить не смог, никаких архивных записей не сохранилось. Но в любом случае старухе Ольховской было ко времени их встречи в 1972-м немногим более ста лет. Возраст достаточно редкий, хотя, конечно, и не запредельный.)
С мужем Евпраксия прожила без малого три года, родив ему двух сыновей-погодков – Яна-младшего и Владислава. Затем овдовела. Обстоятельства смерти Яна Ольховского было не установить – не ввиду их какой-то особой загадочности, но за давностью лет и отсутствием живых свидетелей.
О событиях, последовавших спустя двадцать лет, известно было больше, хотя и не намного. Старший из братьев Ольховских, Ян, с Гражданской не вернулся. Воевал ли он за белых, или за красных, или не воевал вообще, просто сгинув в закружившей страну кровавой круговерти, – неизвестно. Ян мог погибнуть, мог эмигрировать, мог поселиться в любом уголке бывшей Империи (в последнем случае вероятнее всего под чужой фамилией – по крайней мере, в 1972 году поиски Конторой следов такого человека успехом не увенчались).
Судьба Владислава сложилась иначе. В Гражданскую он воевал – и воевал за белых. Служил у Колчака в чине поручика. Правда, карателем, зверствовавшим по тем таежным деревушкам, что укрывали партизан-щетинкинцев, не был, иначе едва ли дожил бы спокойно до 1938 года. На войне Владислав занимался тем же, чем и в мирной жизни – обеспечивал движение эшелонов по Транссибу. (Был он инженером-путейцем, мать смогла таки обеспечить сыновьям хорошее образование.) Гражданская война, как известно, велась в основном вдоль железнодорожных веток, особенно в Сибири, и Восточный фронт порой катился в ту или иную сторону со скоростью паровоза – огромные территории к северу от Транссибирской магистрали меняли на военных картах цвет с белого на красный или наоборот, хотя жители дальних медвежьих углов и в 19-м, и в 20-м, и позже, пребывали все еще под властью временного правительства, а то и самого государя-императора…
Как бы то ни было, под репрессии, коснувшиеся активных участников белого движения в начале двадцатых, Владислав Ольховский не попал. Но был вынужден уехать в Не-федовку – вместе с матерью, вдовой (?) брата и тремя оставшимися после Яна-младшего детьми… К деревенской жизни экс-поручик не был приспособлен – и его мать единолично (и успешно) заправляла всем оставшимся ей от родителей хозяйством.
Через три или четыре года Владислав женился – что характерно, на вдове собственного брата… И та нарожала ему еще пятерых детей – последняя, родившаяся в 1939 году Елизавета Владиславовна отца так никогда и не увидела. (Кстати, среди внуков и внучек бабушки-Ольховской были две Лизы, и часто их так и звали, без имен – Яновна и Владиславовна…)
К 1938 году НКВД вспомнил и про не особо активных участников белого движения – активные к тому времени были все уже перестреляны или пересажаны. Вопрос: чем, интересно, может заниматься затаившийся во глубине сибирских руд бывший колчаковский офицер? Ответ: ясное дело, готовит реставрацию буржуазно-помещичьего строя да шпионит в пользу заграничных империалистов…
Владислав Ольховский получил стандартный, штампованный приговор тех лет – десять лет без права переписки. За измену Родине в форме шпионажа. Единственный пикантный момент следственного дела состоял в том, что бывший поручик сознался, будто шпионит не в пользу обычных в таких случаях Германии или Румынии, но мало кому известного государства Маньчжоу-Гоу. Вопрос о том, что так заинтересовало в далекой Нефедовке марионетку японских генералов – маньчжурского императора – никого не озаботил…
Семья шпиона – старуха, ее дважды невестка и восемь внуков – автоматически угодила в категорию ЧСВН (члены семьи врага народа), но этим все и закончилось – ссылать дальше Нефедовки не стоило и возиться. Впрочем, старшие внучки, Яновны, были к тому времени не такими уж и детьми – девушки на выданье… Но найти себе женихов ЧСВНам было не так-то легко…
С 1939 года Владислав Янович Ольховский числился погибшим при попытке побега. В 1957 году, стараниями матери, был реабилитирован – за отсутствием состава преступления.
В общем, достаточно стандартная для двадцатого века семейная хроника…
На первый взгляд.
Зацепкой, выведшей Эскулапа (тогда еще Женю Черноредкого) на дело необоснованно репрессированного Ольховского В.Я., стал документ, пылящийся в архиве наследников железного Феликса. Письменное заявление, малограмотное и изложенное корявым почерком, от некоего жителя Нефедовки – Старостина Н.Г. Датировано было заявление – а проще говоря, донос – апрелем 1941 года. И казалось написанным человеком, страдающим глубокими расстройствами психики.
Старостин сообщал власть предержащим, что его сосед, враг народа и шпион Ольховский, из мест заключения бежал. И скрывается сейчас не то в тайно выкопанном на подворье матери погребе, не то в секретной, затерянной в лесу землянке…
Это была не первая эпистола, сочиненная Старостиным для органов. Именно он в 38-м году напомнил о бывшем белогвардейце, (Кое-кто из участников белого движения, тихо-мирно сидевших по дальним углам, уцелел в годы великих чисток. Мог уцелеть и Ольховский.) В общем, обычное сведение соседями старинных счетов, с поправкой на дух времени.
Но дальше в доносе излагались странные вещи. Ольховский, якобы, мстил правдолюбцу-Старостину. Причем весьма оригинально. Перекидывался ночами в громадного волка – и в этом обличье загрыз всю имевшуюся на подворье соседа живность, уцелевшую после обобществления в годы коллективизации… А теперь вот подбирается к глотке доносчика. Причем пару раз был близок к успеху.
Ну что тут скажешь? Случай клинический, параноидальный бред в чистом виде…
Но в конце мая Старостин был убит.
Загрызен.
Неустановленным животным.
На трассе показалась машина – «газ»-фургон допотопного вида. Эскулап с трудом встал, подхватил единственный свой багаж, черную сумку на длинном ремне, медленно подошел к обочине.
Натужно завывая разбитым мотором, «газ» приближался. Поднятая колесами пыль клубилась кометным хвостом и никак не хотела оседать на землю. Все повторялось каким-то дурным сном – именно на таком фургоне колесила по здешним местам экспедиция Марченко-Чернорецкого тридцать лет назад. И так же клубилась пыль сзади… Дежа-вю.
Эскулап поднял руку. Голосовать долларовой бумажкой тут без надобности, не город. Если есть свободное место – а с чего бы ему не быть в просторном фургоне? – остановятся и подвезут. Бесплатно.
«Газик» остановился. Место нашлось.
Глава 6
Жора Пасечник попал на крючок.
