Ирина Баздырева - Песня волка
Мимо с оглушительным ревом промчалась "ямаха".
— Все носится и носится… — проводив нарочито недовольным взглядом удаляющийся мотоцикл, добродушно проворчала матушка Клэр. — Верите ли, уже с самого детства никакого сладу с ним не было. Как был сорванцом, так им и остался. И что из того, что стал шерифом? Уж я то его знаю, как облупленного, — покачала она головой.
— А мне кажется, миссис Клэр, что вы наоборот гордитесь им.
И без того широкое лицо индианки расплылось в улыбке. На щеках появились ямочки.
— Как же не гордиться этим негодником. Не зря драла ему в свое время уши, — и посмотрев на Эшли блестящими смеющимися глазами, вдруг присела за ее столик.
Хотя время подходило к обеду, посетителей не было и хозяйка ресторанчика могла себе позволить немножко поболтать, тем более что приятная молодая леди, кажется, была не против ее общества.
— Элк навел порядок в Уошборне и не собирается распускать молодежь, потакая всяким безобразиям. Раньше-то и дня не был, чтобы кого-нибудь не порезали и не покалечили. А уж, как здесь развернулся алкогольный бизнес. Элк набрал команду таких же сорви голов, как он сам и вычистил наш городок. Теперь он чуть ли не каждый день дежурит на выездах из города, и самолично проводит досмотр всяких сомнительных типов, по привычке наезжающих сюда из ближайших городов.
— Он один патрулирует дорогу? Но это же очень опасно и невозможно, — удивилась Эшли, вспомнив, как первый раз увидела Элка на дороге, когда он разбирался с водителем грузовика.
— Невозможно? Кому? Элку? — в жесте бесконечного удивления подняла руки матушка Клэр. — Леди, это точно не про него… Да он со своим бешеным темпераментом, да на своей тарахтелке везде поспевает. А вот, что опасно, тут я с вами соглашусь. Сколько раз приходилось врачам его штопать. Ведь места живого на нем нет, а ему не иметься. Я все грожусь ему уши за это пообрывать, да разве ж я дотянусь до них. Вон какой вымахал, где уж мне…
— Разве у него нет людей?
— Люди-то есть, да их не хватает. Элк к себе не всех берет, а если кого берет, то бережет пуще глаза. Народ-то верный, проверенный, но у кого семья, а кто в другом месте необходим. Вот он и крутится. Зато безобразий никаких, за что мы и выбираем его шерифом уже какой срок. Уошборн за него горой, а он за Уошборн. Так что, если он вам какую грубость сказал, зла на него не держите…
— Ваши оладьи загладили всю его грубость, — улыбнулась Эшли и доев последний кусочек, благодушно откинулась на спинку стула.
— Погодите, я еще принесу.
Из лежащего на столе портфеля раздалась мелодия сотового. Эшли извинилась, потянувшись к нему.
Понятливая матушка, забрав со стола Эшли пустую тарелку и чашку, тактично удалилась, а Эшли не понимающе смотрела на незнакомый номер, высветившийся на экранчике сотового.
— Алло? — отозвалась она.
— Эшли Кларк? — спросил хрипловатый надорванный женский голос.
— Да.
— Это мама Стенли Гарди. Мой сын не раз упоминал о вас. Кажется он хотел познакомить нас… — она замолчала, справляясь с рыданиями.
Эшли молчала. Какие слова могли утешить мать, потерявшей сына. Только не избитое: "мне очень жаль", фразу, которая так измельчала, что уже ни о чем не говорит.
— Мы сейчас в Уошборне, чтобы забрать сына. Но прежде мы хотим отпеть его в здешней церкви и если вы хотите… попрощаться с ним…
— Я приеду. Миссис Гарди, я буду молиться о вас и о Стенли… и простите меня… — Эшли отключила телефон.
Церковь она нашла сразу. Ее шпиль возвышался над крышами городских коттеджей. Трудно было не заметить ее белые стены, островерхую крышу под красной черепицей и узкие окна украшенные витражами. Выйдя из машины, Эшли вошла в ее благоговейный полумрак и гулкую тишину. У алтаря горели свечи. Посреди прохода, утопая в цветах, стоял обитый черным муаром гроб в котором покоился Стенли Гарди. Скамья в первом ряду была занята одетыми в траур людьми. Тихо рыдали женщины. Мужчины, опустив голову, скорбно молчали. Здесь были те, кто любил Стенли Гарди и она… Она тоже, когда-то позволила себе мечтать об общем с ним будущем и теперь вместе с ним хоронит свои надежды и мечты. Может быть, она любила именно их, а не самого Стенли?
Сможет ли она сейчас подойти и заглянуть ему в лицо — в лицо своему страху. Хватит ли у нее духа подарить ему прощальный поцелуй. Кого напомнят ей его неподвижные черты: того мягкого Стенли, который с легкой влюбленностью заглядывал ей в глаза или того, кто с омерзительной усмешкой выманивал ее из хижины.
Эшли так и не смогла уговорить себя подойти к гробу и попрощаться. Сев на скамью, она внимательно слушала священника и молилась о Стенли, прося у него прощение за свое малодушие, и жалея о том зародившемся чувстве, которое смял, изничтожил ужас и отвращение?
— Ни что не ново на земле, — говорил священник. — Ни что не вечно под солнцем. "Что было, то и будет: и что делалось, то и будет делаться", так говорит Экклесиаст. "И если станет преодолевать кто-либо одного, то двое устоят против него и нитка, втрое скрученная не порвется". Будем же молиться о душе усопшего и просить Господа нашего о ниспослании ей покоя вечного. Будем же молиться о ней с тихим смирением, потому что если все остальное суета сует и томление духа, то только Любовь спасет мир от пропасти Греха. Что всегда открывает человек заново в сердце своем? Что обновляет его душу, дает жизнь и смысл дням его? Что никогда не теряет силу и сильнее самой смерти? Любовь, что вечна, всегда нова, сильнее самого черного зла и самой смерти. Ее переживают вновь и вновь и она как Феникс, исчезнув, вновь возрождается из пепла.
Ибо любовью Господа создан наш мир, ибо Его любовью стоит до сих пор и она в стократ сильнее от нашей веры в нее, ибо Господь и есть Любовь. Сердца наши знают — мир стоит на этом. Кто усомниться в ней — тот погибнет.
Так молитесь же с верой и любовью за душу того, кто любил вас и был любим вами: за вашего сына, брата, друга. Да упокоится он с миром. Аминь.
Эшли ушла до того, как прощавшиеся стали подходить к гробу. Она поехала в контору шерифа, чуть не пропустив нужный поворот и, сдавая назад, заметила во дворе одного из домов, греющегося на послеобеденном солнце толстяка в белой футболке и спортивных штанах. Покачиваясь в гамаке и подняв на лоб солнечные очки, он читал газету. Не отрывая от нее глаз, свесил руку вниз и подхватил, стоящую в траве банку с пивом. Это живое воплощение безмятежного покоя, подействовало на Эшли умиротворяющее и уже без внутреннего разлада, она подъехала к шерифской конторе.
