Хилари Мантел - Чернее черного
Недолго думая, Мэнди избавилась от него. Так Моррису и его сотне фунтов пришел конец. После этого не один месяц при встрече она говорила, слушай, я никак не могу понять, кто и где — может, когда мы отправились в тот кафе-бар в Нортгемптоне, кто-то подлил мне водки в коктейль? Они валили все на Ворона — за глаза, правда; Мэнди сказала, не стоит особо выяснять, ведь если Ворон упрется, скорее всего, окажется, что это был Мерлин или Мерлен.
Думать об этом было тяжело и противно. Эл восхищалась видом, с которым Мэнди встречала их, возможных отцов, на каждой спиритической ярмарке: подбородок выпячен вперед, взгляд холодный и проницательный. Но ее бы вырвало, если бы она знала, о чем сейчас думает Эл. Я не скажу ей, решила она. Она долгие годы была мне хорошей подругой и не заслуживает этого. Придется как-то держать Морриса под контролем, когда Мэнди будет поблизости; правда, один бог знает как. И за миллион фунтов никто бы не взялся выносить Морриса или любого из его дружков. Вы только представьте свои походы в женскую консультацию. Представьте, что скажут в детском саду.
Она снова включила кассету. Надо себя заставить, думала она, надо прослушать запись до конца: может, меня озарит, может, я догадаюсь, какие еще козни строит Моррис.
МОРРИС: Ну и какое же курево я могу получить?
ДИН: Самокрутку, дядя Моррис.
НЕЗНАКОМЫЙ ГОЛОС: Нельзя ли потише, пожалуйста? Мы на похоронах.
ДИН (робко): Можно, я буду называть тебя дядей Моррисом?..
НЕЗНАКОМЫЙ ГОЛОС № 2:…царственный сей остров… дивный сей алмаз в серебряной оправе океана…[37]
АЙТКЕНСАЙД: Эге-ге-гей! Да это же Древкокач!
МОРРИС: Зашил наконец долбаную дыру в своих долбаных штанах, а, Древкокач?
ДРЕВКОКАЧ: Вот розмарин — это для памятливости.[38]
Щелк.
Она узнала голоса из детства, она услышала звон пивных бутылок и болтовню военных, и кости, щелкая, вставали в суставы. Старая братва собирала себя по частям: корни и ветки, руки и ноги. Один Древкокач, казалось, не понимал, что происходит; и еще тот человек, который просил помолчать.
Она вспомнила ночь, давнюю ночь в Олдершоте, когда свет уличного фонаря лился на ее постель. Она вспомнила день, когда вошла в дом и вместо своего лица увидела в зеркале лицо незнакомого мужчины.
Она подумала, надо позвонить ма. Надо предупредить ее, что они так активизировались. В ее возрасте шок может убить.
Ей пришлось перерыть старую записную книжку, чтобы найти номер Эмми в Брэкнелле. Ответил мужчина.
— Кто это? — спросила она.
— А ты кто? — парировал он.
— Не шути со мной, парень, — сказала она голосом Айткенсайда.
Мужчина отложил трубку.
Она ждала. В ухе трещали помехи. Через минуту раздался голос матери:
— Кто это?
— Это я. Элисон. — И добавила ни с того ни с сего: — Я, твоя дочурка.
— Чего тебе надо? — спросила мать. — Чего ты меня достаешь, столько времени уже прошло.
— Кого это ты привела к себе домой?
— Никого, — ответила мать.
— Кажется, я узнала его голос. Это Кит Кэпстик? Или Боб Фокс?
— Не понимаю, о чем ты? Понятия не имею, что тебе напели. У людей язык что помело, ты это лучше меня знаешь. За собой бы лучше последили.
— Я только хочу узнать, кто снял трубку.
— Я сняла. О господи, Элисон, у тебя всегда были проблемы с головой.
— Трубку снял мужчина.
— Какой мужчина?
— Ма, не поощряй их. Если они заявятся, не пускай их в дом.
— Кого?
— Макартура. Айткенсайда. Ту старую банду.
— Да они все умерли, по-моему, — возразила ее мать. — Я сто лет о них не слыхала. Чертов Билл Древкокач, разве он не был их другом? Морриса и всех остальных. И еще тот цыган, который с лошадьми возился, как же его звали? Да, думаю, все они уже умерли. А было б здорово, если бы они заглянули. Веселые парни.
— Ма, не пускай их в дом. Если они будут стучать, не отвечай.
— Айткенсайд был больнодуйщиком.
— Дальнобойщиком.
— Одно и то же. У него всегда водились деньжата. Вечно всем делал одолжения. Подбрасывал кого надо, куда попросят, мол, одним трупаком больше, одним меньше, машина сдюжит. Тот цыган, Пит его звали, теперь у него есть дом на колесах.
— Ма, если они появятся, хоть кто-то из них, скажи мне. У тебя есть мой номер.
— Наверное, записала где-нибудь.
— Запиши еще раз.
Эмми подождала, пока она продиктует номер, и сказала:
— У меня нет карандаша.
Эл вздохнула.
— Ну так пойди и возьми.
Она услышала стук трубки, брошенной на стол. Жужжание, словно мухи кружат над мусорным ведром. Эмми вернулась и сообщила:
— Взяла карандаш для бровей. Правда, здорово придумала?
Она повторила номер.
— У Древкокача всегда была ручка, — сказала Эмми. — В этом на него можно было положиться.
— Ну что, теперь записала?
— Нет.
— Почему нет, ма?
— У меня нет листочка.
— Тебе что, не на чем писать? Ну блокнот-то у тебя должен быть.
— Пффф.
— Пойди и оторви кусок туалетной бумаги.
— Ладно. Только не злись.
Она слышала, как Эмми уходит, напевая: «Хотел бы я быть в Дикси, ура, ура…» Потом снова сплошное жужжание. Она подумала, мужчины пришли в спальню и уставились на меня, лежащую в кроватке. Ночью они забрали меня в густые заросли берез и сухого папоротника, что за полем, где паслись пони. Там, на земле, они произвели операцию, вырезав мою волю и вложив на ее место свою.
— Алло? — вклинилась Эмми. — Ты там, Эл? Я взяла в туалете бумагу, можешь повторить. Ой, погоди, карандаш укатился. — Пыхтя, Эмми наклонилась за карандашом.
Элисон почти не сомневалась, что слышит, как на заднем плане жалуется мужчина.
— Ну все, взяла. Давай.
Эл снова продиктовала свой телефон. Она чувствовала себя выжатой как лимон.
— А теперь объясни еще раз, — сказала мать. — Зачем я должна позвонить тебе, когда и если что?
— Если кто-то из них заглянет. Кто-то из старой шайки.
— Ах да. Айткенсайд. Что ж, думаю, я услышала бы его грузовик.
— Верно. Но что, если он больше не водит грузовик?
— А что с ним случилось?
— Не знаю. Я просто предположила, может, и водит. Он может просто так прийти. Если кто-то начнет стучать тебе в окна…
— Боб Фокс, тот всегда стучал в окна. Зайдет со двора да как стукнет в окно — я аж подпрыгивала. — Эмми засмеялась. — «Я тебя подловил», — говорил он.
— Да, в общем… звони мне.
— Кит Кэпстик, — не унималась мать. — Он был другим. Киф, так ты называла его, потому что не выговаривала «т», маленькая тупица. Киф Кэтсик. Конечно, ты не специально. Но его все равно бесило. Киф Кэтсик. Он тебя не раз шлепал.
