Ричард Матесон - Я - Легенда
Веки дрогнули, глаза неожиданно для самого Скотта открылись, и он, ничего не видя, уставился в темноту. Он вспомнил, как очнулся в каменном могильнике, как чуть не сошел с ума от ужаса, как вдруг понял, что ему есть чем дышать и что нельзя терять голову, если он хочет выбраться наружу. Но тот миг, когда он осознал, что заживо погребен в мрачном склепе, был самым черным, страшным моментом его жизни.
Скотт удивился тому, что так уверенно назвал тот момент самым черным и страшным. Откуда ему знать, что это именно так. Пока он жив, за любым поворотом его может поджидать что-нибудь еще чернее и страшнее.
Думать об этом Скотт уже не мог. Тот момент сейчас был для него самым черным, самым отчаянным за все его пребывание в подвале. Погруженный в мрачные раздумья, Скотт вспомнил еще одну подобную ситуацию из оставшегося в невообразимой дали прошлого.
35 дюймов
Они только что вернулись домой от Марта. Скотт остановился возле окна в гостиной, а Лу понесла Бэт в спальню. Он не предложил жене свою помощь, потому как знал, что уже не смог бы взять на руки дочь.
Когда Лу вернулась из спальни, Скотт все еще стоял у окна.
— Ты собираешься снимать шапку и пальто? — спросила жена.
Не дожидаясь ответа, она вышла в кухню. Скотт стоял в своем детском пальтишке и в альпийской шляпе с красным пером, вставленным за ленточку. Глядя из окна на темную улицу, он услышал, как Лу открыла холодильник. Затем раздался действующий на нервы хруст кусочков льда, высыпанных на поднос, приглушенный хлопок пробки бутылки, шипение и бульканье содовой воды.
— Хочешь колы? — спросила Лу.
Скотт мотнул головой.
— Скотт?
— Нет, — сказал он, чувствуя частое и сильное биение собственного пульса.
Лу вошла в гостиную со стаканом в руке.
— Ты собираешься раздеваться? — спросила она.
— Не знаю.
Лу села на кушетку, сбросила тапки и вздохнула.
— Опять все то же.
Скотт ничего не ответил. Казалось, будто Лу разговаривает с ним как с ребенком, считая, что он принимает близко к сердцу какой-то пустяк, в то время как она терпеливо пытается успокоить его. Ему хотелось бы излить на нее свой гнев, но явного повода для этого не было.
— Ты что, собираешься все время так стоять? — спросила Лу.
— Почему бы и нет, если мне хочется, — ответил Скотт.
Лу озадаченно посмотрела на него и на миг задержала взгляд. Скотт увидел отражение ее лица в оконном стекле. Она пожала плечами и тихо произнесла:
— Что еще?
— А это тебя не касается.
— Понятно.
Губы ее растянулись в грустную, усталую улыбку.
— Ничего, так просто… — теперь он действительно почувствовал себя мальчиком.
Ему показалось, что жена очень уж шумно отпила колы из стакана. Лицо его раздраженно перекосилось.
«Не хлюпай! — завизжал его рассудок. — Пьешь как свинья!»
— Ну, Скотт, выговорись. Тебе не станет легче от этого самоедства.
Голос Лу звучал немного устало.
Скотт закрыл глаза и вздрогнул. «Вот до чего дошло, — подумал он. — Ужас исчез. Она смирилась». Хоть он и предвидел это, ему все равно было больно.
Вот он — ее муж. Когда-то в нем было росту шесть футов, а теперь он ниже их пятилетней дочери. Он стоит перед ней в своей нелепой детской одежде, а она говорит с ним со слабой мукой в голосе. Это-то и есть кошмар пострашнее всех ужасов.
Уныло глядя в окно. Скотт прислушивался к шелесту листвы на ветру, и ему чудилось, что это шуршат юбки женщины, спускающейся по бесконечно длинной лестнице.
Лу сделала еще один глоток, и его опять охватило раздражение.
— Скотт, — позвала она.
«Притворная нежность», — подумал он.
— Сядь. От того, что ты все смотришь в окно, дела Марти лучше не пойдут.
Не оборачиваясь, Скотт заговорил:
— Ты думаешь, меня это заботит?
— А разве не так? Разве мы оба?..
— Сто раз не так, — оборвал он ее холодно.
Холодность в детском голосе звучала до смешного странно: как будто Скотт читал свою роль из несерьезной и неуклюжей школьной постановки.
— Но что же тогда? — спросила Лу.
— Если ты до сих пор ничего не поняла…
— Прошу тебя, дорогой, продолжай.
Скотт прицепился к слову. Его маленькое личико напряглось.
— Ох и трудно тебе, наверное, называть меня сейчас дорогим? А может быть, немножко неискрен…
— Нет, прекрати, Скотт. Неужели нет других проблем, кроме твоих домыслов?
— Домыслов? — Его голос чуть не сорвался на визг. — Ну конечно! Мне все только кажется! Ничего не изменилось. Все как прежде. А я только до…
— Ты разбудишь Бет.
К горлу сразу подкатил ком из множества гневных слов. Они мешали друг другу вырваться наружу, и Скотт, не в силах что-то сказать, удрученно курил. Затем неожиданно направился к входной двери.
— Куда ты собрался? — с тревогой в голосе спросила Лу.
— Прогуляться. А ты что, против?
— Ты будешь гулять по улице?
Ему захотелось пронзительно закричать.
— Да, — произнес Скотт дрожащим от сдерживаемого гнева голосом. — По улице.
— Думаешь, тебе стоит идти на прогулку?
— Да, считаю, что стоит.
— Скотт, я просто беспокоюсь за тебя, — взорвалась наконец Лу. — Неужели ты этого не видишь?
— Конечно. Да, конечно, ты беспокоишься. — Он толкнул дверь, но она не поддалась. Краска бросилась ему в лицо. Бормоча какое-то ругательство, он толкнул дверь сильнее.
— Скотт, в чем я перед тобой провинилась? Разве я сделала тебе что-нибудь плохое? Ну разве я виновата, что Марти лишился этого контракта?
— К черту этот проклятый…
Голос его задрожал. Дверь распахнулась и стукнулась о стену.
— А что, если тебя кто-нибудь увидит? — спросила Лу, вставая с кушетки.
— Счастливо, — бросил Скотт, с силой дернув за собой дверь, чтобы та хлопнула.
Но и это у него не получилось. Старый косяк в последние месяцы безнадежно скособочился, и поэтому дверь, царапая по полу, тихо закрылась за Скоттом.
Он не стал оборачиваться и быстрыми, нервными шагами направился вдоль квартала к озеру.
Когда он отошел от дома на двадцать ярдов, дверь открылась.
— Скотт?
Сначала он не собирался отвечать, но затем все-таки нехотя остановился и, бросив через плечо: «Что?», чуть не разрыдался, услышав свой тонкий, слабый голосок.
Лу в нерешительности молчала, потом наконец спросила:
— Может, мне пойти с тобой?
— Нет, — отрезал Скотт, и в голосе его не было ни гнева, ни отчаяния.
Задержавшись, Скотт невольно оглянулся, гадая, будет ли она настаивать на том, чтобы пойти с ним. Но Лу просто стояла, застыв в дверях.
— Будь осторожен, дорогой, — проговорила она.
Скотт едва подавил готовые вырваться из груди рыдания. Развернувшись, он заспешил по темной улице, так и не услышав, как она закрыла дверь.
«Дальше падать уже некуда», — подумал он. Что может быть унизительнее для человека, чем быть предметом жалости. Можно стерпеть ненависть, обиду, гнев, самое жестокое наказание, но жалость — никогда. Если человек становится достойным жалости, он обречен. Жалость — это участь беспомощных созданий.
Размышляя таким образом о вечных общечеловеческих страданиях, Скотт попытался отвлечься от собственных тягостных раздумий. Стараясь не думать о своей тяжелой доле, глядя на тротуар, он быстро пересекал островки света и вновь погружался в море тьмы. Но ум его на уловку не поддался, что вообще свойственно пытливым умам. О чем Скотт просил его не думать, о том ум и начинал усиленно размышлять. Если Скотт просил его оставить какую-нибудь мысль в покое, ум вгрызался в нее, как собака в кость. Так было с ним всегда.
Летними вечерами на озере бывало прохладно. Так было и в этот раз. Скотт поднял воротник своей куртки и пошел дальше, глядя на темнеющую впереди беспокойную воду. Поскольку день был будний, все кафе и закусочные на берегу озера уже закрылись.
Чем ближе Скотт подходил к воде, тем отчетливее доносился до него шорох волн на гальке.
Асфальт кончился. Скотт пошел по земле, и под ногами у него, словно живые, зашуршали листья и затрещали веточки. С озера дул холодный ветер. Курточка от него не спасала, и по телу то и дело пробегала дрожь. Но Скотт не обращал на это внимания.
Пройдя еще ярдов сто, он вышел на открытую площадку с темным строением из грубого камня.
Это было немецкое кафе-закусочная. На площадке перед кафе стояло несколько десятков столиков и скамеек для еды на воздухе.
Пройдя между ними, Скотт вышел к озеру. Здесь он сел на грубую, с выщербленной поверхностью, скамейку.
Печально глядя на озеро, Скотт представлял, что тонет в нем. Так ли уж это невозможно? Нечто подобное происходит с ним сейчас. Но нет, он упадет на дно — и только тогда настанет конец.
