Клайв Баркер - Явление тайны
Хови оглянулся через плечо и увидел, что в кожу его вдавливается белая, суставчатая лапа в палец толщиной. Он вскрикнул и конвульсивно дернулся, забыв от отвращения даже о ноже Томми-Рэя. Джейф с интересом наблюдал за ним. Руки его были пусты. Тварь, которую он ласкал, перебралась на спину Хови. Хови ощущал ее холодное брюхо и влажные жвалы, ощупывающие его затылок.
– Сними это с меня! – заорал он Джейфу. – Сними с меня эту дрянь.
Томми-Рэй захлопал в ладоши, глядя, как Хови крутится как собака с жестянкой, привязанной к хвосту.
– Давай-давай! – крикнул он.
– На твоем месте я бы не стал сопротивляться, – задумчиво сообщил Джейф.
Прежде чем Хови успел спросить почему, он получил ответ. Потревоженная тварь укусила его за шею. Он завопил и упал на колени. На его крик ответил хор скрипов и шуршания со стен дома. Теряя силы от боли, Хови повернулся к Джейфу. Теперь маска аристократа сползла; вместо нее перед ним возвышалась мерцающая громадная фигура с лицом злобного зародыша. Он бросил на это зрелище короткий взгляд, и звук рыданий Джо-Бет заставил его повернуть голову к деревьям. Она была там, билась в объятиях Томми-Рэя. Это зрелище – ее раскрытый рот, ее слезы, – тоже было молниеносно коротким. Потом нарастающая боль в шее заставила его закрыть глаза, а когда он открыл их вновь, ее, ее брата и их проклятого отца уже не было.
Он, шатаясь, поднялся на ноги. Армия Джейфа всколыхнулась. Потом нижние попадали на землю, за ними другие, пока они не закопошились на траве в три-четыре слоя. Постепенно все новые твари выбирались из свалки и ползли в сторону Хови. Со стороны к ним направились и более крупные создания. Хови какое-то время зачарованно смотрел на них, потом опомнился и со стоном выбежал вон со двора, на улицу.
* * *Флетчер чувствовал боль и омерзение сына, но не мог не считать их закономерными. Сын оставил его и бросился искать проклятое отродье Джейфа. И вот результат. Без сомнения, они заманили его в ловушку. Если выживет, будет умнее. Если нет, то его создатель, так обманувшийся в своих надеждах, ненадолго переживет его. Что ж, это справедливо.
Флетчер намеренно лелеял эти горькие мысли, стараясь заглушить в себе страх и боль, непрерывной волной идущие к нему от сына. Но, несмотря на все его усилия, они прорывались сквозь мозговой заслон. В конце концов для них обоих это была ночь отчаяния.
Он позвал сына: «Ховардховардховардхо...» как в первый раз, когда он выбрался из скалы «Ховардховардховард...»
Он ритмично повторял сигналы, как маяк. Надеясь, что сын не слишком ослаб и услышит его, он сосредоточился мыслью на предстоящей последней битве. У него в запасе оставался один ход, который он так и не использовал, хотя искушение брало его не раз. Раньше он запрещал себе даже думать об этом, зная, насколько велико его желание освободиться от этого мира со всеми его глупостями. Пока у нею была надежда уничтожить зло, возникшее и набравшее силу при его невольном участии, он удерживал себя от этого шага. Но теперь, на грани поражения, не мог ли подобный поступок обернуться победой? Он всегда мечтал избавиться от мира, вырваться из «паутины стремлений», как Шиллер именовал искусство, стать небом, стать музыкой. Больше всего на свете он любил музыку и небо. Но для победы ему нужно было совершить то, что он задумал, на глазах у всех жителей Паломо-Гроув. Если он умрет безвестно, больше пятисот душ погибнут вслед за ним.
Он предпочитал не думать о значении возможного триумфа Джейфа, чтобы не убояться лежащей на нем ответственности. Но теперь, перед лицом последнего испытания, он ясно понимал: если Джейф получит свободный доступ к Субстанции, это будет иметь ужасные последствия.
Во-первых, существо с нечистыми помыслами получит власть над вместилищем всего самого святого и сокровенного в человеческой жизни. Флетчер не знал вполне, что такое Субстанция (да и вряд ли это мог знать человек), но мог подозревать, что Джейф с его властолюбием и слепой тягой к разрушению вполне способен нанести ей невосполнимый ущерб. Море мечты и остров на нем (или острова; однажды Джейф говорил о каком-то архипелаге) посещались людьми трижды за всю жизнь в самых крайних, пограничных ситуациях. На берегах эфемериды они созерцали Абсолютное и видели и слышали то, что всю остальную жизнь оберегало их от безумия и распада. Короче говоря, это был взгляд в бесконечность, Явление Тайны, ритуал, созданный неведомо кем или чем в незапамятные времена. Что будет, если эти берега станут местом дьявольских игр Джейфа? Тайна сделается доступной профанам; святыня будет осквернена; вместо здоровья путешествие на остров снов начнет вселять в людей безумие.
Флетчер испытывал и другой страх, труднее определимый словами. Он основывался на истории, которую рассказал Джейф, впервые появившись у него в Вашингтоне, – о Киссоне, колдуне, знающем об Искусстве и его силе, сидящем в месте, которое он называл Петлей Времени. Флетчер тогда не очень-то поверил в это, но с тех пор случилось так много фантастического, что Киссон и его Петля перестали казаться ему невероятными. Какую роль во всей этой истории играет старый колдун, Флетчер не знал, но инстинктивно подозревал, что Киссон – последний оставшийся в живых член Синклита, сообщества высокоразумных существ, призванных оберегать Субстанцию от вмешательства таких, как Джейф. Почему же тогда он впустил Джейфа, от которого за милю разило властолюбием и гордыней, в свою Петлю? Зачем он потом выпустил его оттуда? И что случилось с остальными членами Синклита?
Было поздно искать ответы на эти вопросы; но он хотел, чтобы они заинтересовали кого-нибудь еще. Он в последний раз попытается установить контакт. Если Ховард не услышит эти его мысли, они уйдут в ничто.
Он снова задумался о том, как совершить задуманное им. Как заставить горожан оторваться от своих телевизоров и выйти на улицу. После анализа возможных вариантов он выбрал один и, продолжая взывать к сыну, двинулся к месту, где должен был завершиться его земной путь.
* * *Хови слышал призыв Флетчера, когда убегал от тварей Джейфа, но страх мешал ему сосредоточиться и уловить посылаемые мысли. Он бежал, не разбирая дороги. Только когда между ним и преследователями образовался приличный разрыв, он достаточно ясно услышал, как кто-то повторяет его имя. Он побежал в ту сторону, откуда слышался призыв, с неожиданно возросшей скоростью. Сквозь дыхание, со свистом вырывающееся из легких, Хови смог выдавить несколько слов:
– Я слышу тебя. Я слышу тебя, отец. Я иду к тебе.
11
Тесла говорила правду. Она была плохой сиделкой. Проснувшись, Грилло обнаружил ее в своем номере. Она объявила, что пребывание здесь является никому не нужным актом мученичества, что она сегодня же заберет его в Лос-Анджелес, что он нуждается в лечении, а его белье – в стирке.
