Александр Мазин - Слепой Орфей
Сердце не билось, но грудь и плечи будто раздались. Малец хотел спросить: что с ним? Но в горле заклокотало рычание. Невиданная мощь толкнула вверх. Малец вскочил… и тут же повалился на карачки. Стоять на ногах стало трудно. Тут отрок глянул на свои руки и ужаснулся. Толстые, как корни старого дерева. Жесткий бурый волос, густой, как мех, ладони – с медвежью лапу. Четырехпалые, с желтыми кривыми когтями. Но все же ладони, а не звериные лапы.
Впереди маячило-белело тело ведьмы. Она как-то уменьшилась, умалилась…
Ноги толкнулись сами и бросили грузное тело вперед. Когти рванули шкуру на полу. Ведьма обернулась, глянула снизу, из-под руки, и прижалась к полу. Лицо ее тоже стало меньше, испуганное.
В горле опять родилось рычание, и ведьма поспешно задрала зад.
Мохнатое могучее тело рванулось вперед, упало на ведьму сверху. Окостеневший член воткнулся с маху, как рогатина. Ведьма завизжала.
Внутри мохнатого тела бушующее пламя скрутилось до копийного жала и выплеснулось красным огнем в ведьмино нутро.
И могучий зверь сгинул. Мощь покинула отрока, он соскользнул со спины ведьмы и вытянулся на замаранной шкуре. А ведьма легла рядом, повернула к себе его голову, поцеловала мокрыми губами.
– Бурый,– прошептала она.– Ты – Бурый!
Отрок ощутил наполнившее всю его сущность тепло и радость. Могутное имя. Его.
– Быть те сильным и страшным, Бурый! – Ведьма прижималась к нему, ластилась.– Не забудь меня, Бурый!
– Нет,– хрипло сказал он.– Не забуду, не бойся.
Ведьма вскрикнула радостно, захохотала, набросилась, затормошила, разожгла и соединилась с ним уже в человечьем облике. Вышло совсем не так, как прежде. Но хорошо.
А ведьма баловала его, кормила, поила, плясала для него, не хромая уж, и нога без лубков.
И отрок, нет, не отрок уж – Бурый, дивился, куда делась ее колченогость. И не боялся более, потому что понял свою силу.
– Где ж хромота твоя? – спросил.
– Нету, избавитель! – Ведьма захихикала, завертелась, а потом зажгла еще целых три свечи. Чтобы увидел Бурый, как помолодела она, и порадовался. И он порадовался, не зная еще, что взяла ведьма его юность. Себе взяла. Но когда узнал он – не обиделся. Потому что сам теперь брал у других. Научился.
Утром ведьма вывела его к Дедке.
Маленьким показался ему ведун. Много меньшим, чем ране.
А Дедко ухмыльнулся широко.
– Ну? – спросил.
– Бурый! – сказала ведьма.– Бурый он! Чуешь, старый?
– Ох, чую! – Дедко прикрыл ладонью глаза и попятился.
Но то был притворный страх. Не скоро еще сравняется с ним ученик. А когда сравняется, Дедки уж в сем мире не будет. Так установлено.
Ели в огроменном зале, где Бурый давеча печь топил. Отрок сидел за длинным столом, в центре. Справа – Дедко, слева – хозяйка. Да та не столь ела, сколь прислуживала. Подкладывала Бурому, подливала, вилась вкруг него ужицей.
– Пей, любезный, ешь, любезный…
И он наворачивал. Добра еда, а питье – и того лучше.
– И как ты, мать, зелье духмянишь? – спрашивал по третьему разу Дедко.– Чиста июльска роса!
– А то! – Хозяйка расплывалась улыбкой.– Мне лешай тутошний сам корешочки-травки тягает, а уж варить-дарить за сто лет научилась. Хошь, такое зелье сделаю, старый, что юнаком обернешься? Али такое, что козлом толсторогим заделаешься, ась?
Дедко захихикал.
– Не,– сказал,– молодым мне навроде ни к чему. А уж козлом, так тут твое зелье против меня слабо!
– Спробуем? – сощурилась ведьма.– Я теперича молоденька, надоть третьего кобеля завесть!
Дедко отставил чару, запустил персты в нечесану бороду, тоже сощурился… и сложив из изуродованной руки кукиш, наставил на хозяйку.
– Нутко, мать, зачинай плясать! Подолом крутить, меня веселить! – пропел он высоким голосом. И застучал правой рукой по черным доскам, так же припевая:
Ой-хо! Ой-хохо!
Скачет милка высоко!
Высоко-высоко!
Милка черноока!
Личко красное!
Губки ласковые!
И к изумлению ученика, ведьма принялась кружить да подпрыгивать на месте пьяным тетеревом. А лицо ее стало злое-презлое. Дедко же поколачивал по столу шибко и весело да подпевал:
Ой-хо! Ой-хохо!
Скачет милка высоко,
Легки ножки пляшут,
Нету милки краше!
Наконец ведьма изловчилась совладать с руками-ногами да сотворить противные чары. Пыхтя и отдуваясь, она плюхнулась в деревянное креслице и злобно плюнула в сторону обидчика. Не достала.
– А ты мне подначки не кидай! – ухмыльнулся ведун.– Я те не мужик черный.
– Сподтишка меня достал! – обидчиво прохрипела ведьма.– Другой раз ужо поплачешь!
– И другой раз, и третий! – Дедко захихикал.– Ладноть, чё нам с тобой рядиться, праздник губить? Пошутил я. Посчитаемся, не серчай!
– Ыть тебя, старый! – Хозяйка махнула рукой.– Посчитаемся! Уймись! За него от,– кивок на Бурого,– все долги с тебя вон!
Встала, обняла голову отрока, проворковала на ушко:
– Пусть энтого Дедку лиховина пожрет, брось его! Останься со мной! Нежить тя, холить да ласкать буду, как никто!
– Чё, шепчет с ней жить? – поинтересовался Дедко.– Ты ее слушай-слушай, так бестолком и помрешь. Да я ить тебя и не оставлю! – Встал, поклонился: – Благодарю, мать, за угощенье да наученье. Время – в дорогу, к своему порогу. Пойдем, малый! – и вышел.
Бурый встал. Ведьма фыркнула, обняла его, прижалась мяконько:
– Приходи ко мне, слышь, приходи! Как надумаешь, только в лес выдь да меня вспомни. И ступай, куда ноги ведут. Без дороги ко мне и придешь.
– Малый! – донеслось уже со двора.– Сколь тебя ждать!
Ведьма еще крепче прижалась, присосалась губами к губам, но оторвалась почти сразу, явно нехотя.
– Старый козел! – проворчала. И тут же ласково добавила: – Не забывай меня, Бурый, слышь, не забывай!
– Не забуду! – пообещал он, не лукавя.
Когда ступил на залитый весенним солнцем двор, Дедко был уже за воротами. Черепа на кольях понуро глядели в стороны.
Пока шел через просторный двор, услыхал позади топоток. Повернулся – и обомлел. Тяжким скоком летел на него ведьмин мишка. Отрок перепугаться толком не успел, как вскипело внутри властное, толкнуло вперед. А мишка встал на задние лапы, передними над головой затряс. Кобели с боков подскочили, залаяли. Тут до Бурого дошло: провожают его.
– Сядь! – махнул он мишке.
И зверь, рыкнув, упал на четыре лапы, пихнулся огромной башкой. Бурый запустил пальцы в жесткий клочковатый мех. Один из кобелей тут же взгромоздил лапы на медвежью холку, лизнул отрока в лицо.
– Брысь, шелудивые! – гаркнул из-за ворот Дедко.– Сколь мне ждать, Бурый?
Ведьмины звери отпрянули, а отрок, махнув на прощанье дивному дому, потрусил за ведуном, туда, где пел встревоженный весной лес.
