Марина Линник - Потерянные во времени
– Да, но ведь заповедь Господа нашего гласит: «не убий»; убийство также рассматривается как тяжкое преступление, – возразил епископ Антонио.
– Вы, видимо, забываете, что требуется, прежде всего, думать о спасении души и нравственной чистоте, брат мой, – изрек инквизитор, не любивший, когда ему перечили. – А соблазненные ересью души обречены вечно гореть в Аду, ибо ересь – это не только тяжелейшее преступление, но и пропаганда антихристианского поведения. Если бы вам довелось видеть безумие, охватившее весь город, созерцать растерзанные тела наших братьев, вы не стали бы сейчас устраивать теологический диспут. Тем более что в Священном Писании говорится: Церковь имеет право наказывать за ересь даже лишением жизни.
– Все же… – смутился епископ, услыхав слова Саджино.
Но тот, не обращая на него внимания, продолжил:
– В Евангелии от Матфея сказано: «Уже и секира при корне дерев лежит: всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь». А также: «Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые… Всякое дерево, не приносящее плода доброго, срубают и бросают в огонь».
– Простите, брат мой, но мне кажется, вы истолковываете Священное Писание слишком… я бы сказал, буквально. Не думаю, что наш Господь говорил именно то, о чем вы сейчас толкуете, ибо я убежден, что под секирой Отец наш подразумевал силу божественного Слова. Вы же не будете отрицать, что Господь говорит нам через пророка Иеремию: «Слово Мое не подобно ли огню, и не подобно ли молоту, разбивающему камень?» А о секире не говорит ли Хроматий Аквилейский: «Это та секира, которая у самых корней внутренней веры в лесу рода человеческого всегда угрожает суровостью Божьего суда, которая обрекает вечному пламени бесплодные деревья, то есть бесплодных людей, не отягощенных никаким плодом веры».
– Вы так считаете? Повторю, брат мой, вы очень ошибаетесь. В ваших словах слышится неодобрение действий лица, поддерживаемого самим Папой, а значит, действующего с согласия последнего, – недобро усмехнулся инквизитор, буквально впившись пронзительными глазами в лицо собеседника.
От этого взора епископ Антонио съежился, по спине у него пробежал озноб, а лоб покрылся холодной испариной. Испепеляющий взгляд Саджино не предвещал ничего хорошего. Епископ мысленно ругал себя за длинный язык и не подобающую сану несдержанность; впрочем, уже ничего нельзя было поделать. Недаром говорят: «Слово – не воробей, вылетит – не поймаешь».
Повисла гнетущая пауза, нарушаемая только треском горящих дров.
– Холодное нынче выдалось лето, – вновь повторил инквизитор, отвернувшись от епископа Антонио. – По всей видимости, год опять неурожайным будет…
– Думаю, вы правы, брат мой, – ответил собеседник, обрадованный сменой темы и рассчитывавший на то, что инквизитор больше не вспомнит о разговоре; сочтет его проявлением заботы о возвращении еретика в лоно церкви, и только. – Придется повысить налоги, и едва ли местному люду будут по душе подобные меры: крестьяне и так который год страдают то от засухи, то от наводнения. Но что поделать, церковные приходы не должны бедствовать, да и венецианцы постоянно требуют денег…
Но инквизитор уже не слушал епископа Антонио. Он уставился на огонь и о чем-то задумался, затаив тайную ненависть к собеседнику, которому безмерно завидовал. Заполучить епископскую кафедру было основным желанием и мечтой этого безжалостного, чрезвычайно завистливого человека, ибо, как известно, пост епископа является пожизненной синекурой. Имея этот сан, не требующий больших трудов, зато приносящий изрядный доход, получаешь также почет и уважение, обеспечивая себе достойную старость. В то время как служба инквизитора, хотя и наделенного большей властью, чем епископ, была заведомо временной и при смене пап (а они менялись достаточно часто) сохранить свое положение было крайне сложно. Более того, на этих ярых служителей церкви часто нападали, и многим эта служба стоила жизни.
Поэтому если благодушный епископ надеялся, что Джованни Саджино забудет о беседе, то он просчитался: к сожалению для его преосвященства, инквизитор не только не забудет вечернего разговора, но через некоторое время выступит в роли прокурора на церковном суде, а также свидетелем на светском. И выдвинутые против епископа Антонио обвинения будут основываться именно на высказанных им в сегодняшней беседе мыслях. Впрочем, это случится не так скоро, как того желал бы инквизитор.
А пока оба служителя церкви молча сидели у горящего камина, размышляя о завтрашнем дне: один – с содроганием и отвращением, не согласный с постулатами инквизиции, другой – с чувством удовлетворения, убежденный в том, что подобными действиями он очищает мир от скверны.
Глава 27
Узкая лестница вела странников во времени все ниже и ниже. Чем глубже они спускались в подземелье, тем холоднее становилось. Местами стены были покрыты мхом и плесенью от сочившейся сквозь кладку воды. Наконец лестница закончилась, и они попали в темный коридор, по обеим сторонам которого тянулись камеры, теряясь в кромешном мраке. Каждое помещение было довольно-таки большим, вмещавшим стол, стул для нотариуса, очаг и инструменты для пыток, от вида которых у Мишель зашевелились волосы на голове. Тут были и «железная дева», и «дробитель черепа», и пектораль, и «колыбель Иуды». Журналистка остановилась в нерешительности. Одно дело – видеть подобное на картинках при написании статьи для газеты, и совсем другое – наяву, чувствовать запах крови, смешанный с атмосферой страха, страданий и смерти.
– Что, нервы сдают? – еле слышно произнес Роберто. – Вот она, средневековая действительность. Хочется тут остаться? Вас с теми милыми вещицами и знаниями о будущем сожгут как ведьму. Однозначно!
– Прекратите меня запугивать! – пошатнувшись от услышанного, громким шепотом ответила Мано, бросив сердитый взгляд на спутника. – Откровенно говоря, мне и вправду не по себе, так еще вы со своими шуточками.
– А я вовсе не шучу, – совершенно серьезно проговорил граф Суардо. – Если старая ведьма не поможет нам выбраться из этого ада, все так и произойдет. И такая участь постигнет не только нас, но и всех пассажиров поезда.
– Не могу не согласиться с вами, – кивнула головой Мишель. – Нам необходимо найти ее… Пойдемте!
Превозмогая ужас и тошноту от запаха разложения, журналистка и Роберто медленно двинулись вперед, осматривая каждую темницу. Однако все они были пусты, так как два дня назад состоялась массовая казнь восьмерых пленников, осужденных за ересь и колдовство. С каждой новой темницей отчаяние все сильнее и сильнее наполняло душу Мишель. «Неужели наш средневековый знакомец ошибся? А что, если в городе существует еще одна тюрьма, и мать Прагассы допрашивали именно там? Но тогда кого охраняли стражники и почему они упоминали о колдунье?»
