Наталия Кочелаева - Когда глаза привыкнут к темноте
Когда внучка уехала, Катерина Семеновна начала скучать. Не желавшая прежде знать дочь, из-за того, что она нагуляла дитя, не устроила своей семейной жизни, не сберегла копейки, забрасывала ее теперь жалобными письмами.
«Болею я сильно, зрение упало. Сама себе кое-как готовлю, убираю, а писать уже не могу, попросила соседку Марью Тимофеевну, спасибо ей. Только и жду, что приедет внученька, поступит на учебу, а мы бы с ней так хорошо зажили. Годы мои старые, скоро помирать. Квартира бы ей и осталась. Дочка, ты на меня не обижайся, если что не так было. Я всю жизнь работала, наработала себе жилье в Ленинграде, теперь больше всего хочу, чтоб мы жили одной семьей. Марина здесь себе жениха хорошего найдет, а то у вас там пьянь да солдатня, а в общежитии испортят…»
Мама торопливо дочитывала письмо, прятала его в грязноватый конверт и вздыхала, спрашивала в сотый раз:
– Хочешь жить с бабушкой? Поедешь к ней?
– Хочу. Поеду, – в сотый раз терпеливо повторяла Марина.
– Смотри, дочь. Она тяжелый человек, с характером, привыкла жить одна. Может, с возрастом только помягче стала… – И снова глубоко задумывалась.
Но Марине задумываться было некогда. Она зубрила алгебру, она знала, что ей необходимо получить золотую медаль, иначе она не попадет в институт.
– А чего дверь открыта? Заходи кто хочешь, бери чего хочешь!
Знакомый голос в прихожей. Это Галка, подружка, прибежала, каждый день ходит, чтобы вместе готовиться к экзаменам. Правду сказать, эти два часа, что Галя может высидеть за книжками, девчонки просто болтают. Потом подруга уходит, а Марина снова стачивает зубы о гранит науки. И ведь что интересно – учится Галка тоже на одни пятерки! У нее талант, она все на лету схватывает. В этом году в школе будут две медалистки, но на этом их дорожки разойдутся. Галка поедет в Москву поступать. Она еще даже не знает куда, ей все равно.
– На зубного врача разве выучиться, – мечтает она порой.
– Всю жизнь копаться в гнилых зубах? – ужасается Марина.
– Дура ты, Маришка! Во-первых, протезисты не копаются в гнилых зубах. А во-вторых, именно протезисты и гребут самые большие деньги!
Марина только усмехалась. Несерьезный человек Галка! Разве в деньгах счастье?
Но сегодня подруга была странно взвинчена. Она не села в привычное кресло, не заглянула в учебник, а стала разгуливать по комнате, то рассматривая обложки книг на полках, то выглядывая в окно.
– Галь, ты что шебутишься? Сядь, а то у меня голова кружится.
– Слушай, мне тебе кое-что рассказать надо, – прервала ее подруга. – Никому не расскажешь?
– Никому, – пожала плечами Марина. – Ты меня знаешь.
– Так вот. Вчера мать уехала навестить Димку. Он восьмой класс окончил, теперь решает, идти ему в училище или в школе оставаться.
– А в какое училище? – перебила Марина подругу.
Димка был братом Галки, после развода их родителей он остался с отцом и жил теперь в другом городе. Марина помнила его смутно, но считала нужным интересоваться родственниками подруги, если уж она так взволнованно о них рассказывает.
– Да какая разница, – отмахнулась Галка, и Марина удивилась. – В какое-то. Не знаю. Мать уехала, я дома одна. Отчим должен поздно прийти со смены. Ну, я чаю попила и думаю: пойду-ка спать. И тут является. Явно под хмельком. Приносит бутылку шампанского, шоколадный набор в во-от такой коробке. Давай, говорит, посидим. Ну, думаю, заколотил деньжат, теперь празднует. Сидим. А он то за руку меня возьмет, то по плечу эдак погладит.
– А ты что? – жарким шепотом выдохнула Марина.
– Да что – я! Ты мои с ним отношения знаешь. Здрас-те, до свидания, вот и вся любовь. Я посидела чуть-чуть, встала, спокойной ночи, говорю. А он: ну давай, еще чуть-чуть посидим. Берет меня за руку и тянет на колени к себе. Я говорю: спать хочу, вырываюсь. А он вскакивает и хватает меня.
– Как?
– Как… Не буду я на тебе показывать. Обнимает просто руками и начинает в ухо всякую чепуху шептать. Люблю тебя, жить не могу, что хочешь подарю, все для тебя сделаю. Как королеву, говорит, наряжу.
– А ты что?
– Да чего ты заладила – что да что! Оттолкнула его, обозвала козлом и ушла. Хорошо, у меня на двери спальни щеколда. С утра его и не видела, убежал куда-то. Бутылку и конфеты где-то спрятал, следы замел. Вот теперь не знаю, что мне делать.
– Расскажи все маме. Зачем ей такой муж, а тебе отчим?
– Ага, «расскажи». Как будто ты мою муттер не знаешь!
Марина задумалась. Она не любила самодовольную, высокомерную Антонину Дмитриевну. Но ведь Галке-то она мать?
– Затормошила меня совсем, – продолжала подруга. – Зачем губы намазала, зачем короткую юбку надела, сними эту кофточку, она просвечивает! Да просто завидует, что я молодая, а она старая, вот и все! Если я ей расскажу, она объявит, что это я во всем виновата. Завлекала, привлекала, как-нибудь… не так… себя вела!
И, упав наконец в кресло, Галка заревела. Марина кинулась ее утешать, обнимать, тормошить, но и сама она чувствовала, что внутри закипают слезы.
– Я вот… что… решила, – проговорила Галя сквозь всхлипы. – Ничего матери говорить не буду. Сдам экзамены, махну в Москву, а там только они меня и видели.
– Правильно, правильно, – соглашалась Марина, утирая Галке потеки туши со щек. – Ой, кажется, мама пришла…
Когда мама заглянула в комнату дочери, девочки сидели, уткнувшись в учебники.
– Занимаетесь? Галя, ты что, плакала? Что-то дома случилось?
– Нет, что вы, – натянуто улыбнулась Галка.
– Мам, она просто задачу не смогла решить, вот и расстроилась, – лихо соврала Марина.
– Да? Ну, тут я вам не помощница. С математикой у меня всегда были нелады. Учитесь, девчонки, а я вам сейчас какао сварю…
Но вот и экзамены позади, и сшито платье для выпускного вечера. Марина и Галя ходили к портнихе вместе, вместе примеряли наряды. У блондинки Гали – бледно-голубое, у черненькой Марины – нежно-розовое. Воздушные, изящные платья, с тем легким налетом старомодности, что получается только у провинциальных портних и придает вещи особую торжественность. Толстенькая, веселая портниха была признанной мастерицей по «выпускным» платьям, шила быстро и с душой, всех юных клиенток называла «лапушками». Ее и саму так прозвали – Лапушка. Глянцевые издания в те времена были редкостью, не дошла еще до дальних уголков России прославленная «Бурда-моден». У портнихи водились советские журналы мод пяти– и десятилетней давности, так что клиенты предпочитали, чтобы Лапушка фасонила из своей головы. И она шила платья для принцесс, что девочки любят рисовать в своих тетрадках – руки-крюки, ноги-грабли, глаза вполовину лица да губки сердечком, а платья розовые, голубые, с воланами, рюшами, рукавами фонариком или плиссе, с цветками на груди и подоле…