Алексей Вилков - Infernal
– Может, прибраться здесь как-то?
– Того? – поднял он ружьё вверх, – утром менты приедут. Оцепят всё. Пробы возьмут, отпечатки. Засветился Могилыч по-крупному. Не верил и не ждал. Не ждёшь лихо, так оно само появляется, и тогда – полный Гитлер капут. Ядрен батон! И всё в мою смену!
– Оставим всё так?
– Да. Если не терпится, приберись. Собери землю. Я тебе фонарь оставлю. Ай, нет, дружок. Так до хаты не доберусь. Я не кошак, чтоб по кладбищам ночью лазить. А если ты с ним за компанию? Может, сам грешен? Арестовать тебя, наручники нацепить и завтра сдать! Пусть менты с тобой разбираются, что ты здесь делал.
– У тебя наручники есть?
– Нет.
– Тогда не арестуешь.
– А пушка?
– Стреляй! Мне всё равно.
– Ай да, парень! Не зря на кладбище припёрся. Не покончить ли с собой пытался? Тянет к мёртвым? Да? Могилыча тоже тянет, но он на тот свет не собирается. Он мёртвыми подзаряжается – такая вот аномалия.
– Откуда ты его знаешь?
– Опосля объясню, – хмуро пробурчал Николаич. – Хреново здесь. С мёртвыми – то общаться всегда хреново! Назад? Мне полагается округу прочесать для проформы. Могилыч может в кустах затаиться. Ох, если поймаем его, в историю войдём.
– Я бы не хотел светиться, – признался я.
Который раз общаться с оперативниками и попадать на полосы газет и выпуски новостей в такой грязной истории – крест на моей карьере и личной жизни.
– Проблемы с законом?
– Повод ни ахти какой.
– Верно. Всё в мою смену! – занудно повторял сторож, покрывая кладбище отборной матерщиной.
Но свои установочные правила он исполнял. Предстояло проверить кладбище и обойти его целиком. Мы двинулись не в направлении моей девочки, а назад, по пути сбежавшего Могилыча, чтоб двигаться по его следу, как настоящие следопыты. Вернулись к воротам и пошли по центральной дороге, прислушиваясь к шорохам. Мне чудилось, что из кустов выпрыгнет следующий могильный подонок и пустится наутёк, а сторож подстрелит его из двустволки, став героем в глазах общественности и покоящихся здесь мертвецов, но антигероем в колонках СМИ. Другие Могилычи не выпрыгивали, а шорохи были слышны. Хором квакали невидимые жабы. На одну квакушу я чуть не наступил, когда пузатая дура перепрыгивала через тропку, преградив путь. Николаич пнул её сапогом, отправив её, как лягушку-путешественницу, полетать до ближайшего репейника. Чего-чего, а репейников в округе хватало.
Николаича не смущало комарьё и колючие травы. Весь в спецодежде, и ни одной щёлочки на его теле не проглядывало. Я же одет по-пижонски и совершено не смотрелся в диких зарослях. Даже жабы провожали меня ошарашенными зенками и насмешливо квакали. Я же не понимал, откуда здесь столько жаб, а Николаич объяснил, что за кладбищем есть глубокое, с трясиной и мутной тиной, болото, откуда и приползают квакуши, устраивая себе романтические свидания, а под утро прыгают обратно в воду метать икру. На глаза Могилыч не попадался, и сторож предположил, что он пал навзничь, прислонившись к траве, и выжидает утра, чтоб втихаря смыться, когда мы оставим его в покое, либо он уже давно ускакал на своих двоих.
Обойдя кладбище вдоль и поперёк, искусанные и сонные, мы вернулись к воротам. Ни одного растерзанного мертвеца по пути не попалось. Николаич выглядел уставшим и сонным.
– Сгинул, паскуда, – прокомментировал он наш поход.
– Куда? – спросил я, размышляя, что кругом гиблые места, и некуда сгинуть. Если только Могилыч сам мертвец и убежал на болото, укрывшись в трясине.
– Мне почём знать, – разочаровал сторож. – Но сюда не сунется. Утром перед начальством отчитываться. Как репутацию кладбища держать? Случай-то экстренный. Позвонить ему придётся. Дай сотовый? Есть?
– Был, – неуверенно произнёс я, проверяя карманы. Телефон смиренно лежал в брюках. – Дать?
– Ладно. Утром позвоним. Ещё думаю, как ему мягче всё изложить. Ситуация пахнет дерьмом.
– Всё в дерьме.
– Правда! И мы с тобой по самые уши.
Вдруг нас осветило огненное зарево. За воротами пылало кострище. Огни пламени возвышались за калитку и грозно трещали.
– Что за..? – прорычал сторож.
– Это где горит?
– Где? Рядом с будкой!
– Машина! Там моя машина!
– Герман! До пожарных, как до ярмарки.
– Моя машина! – орал я и кинулся к воротам, оставив сторожа.
Сзади послышались ругательства и короткие шажки. Ему страшно брести с кладбища одному, но я не оборачивался и нёсся, как угорелый, вперёд. Не добежав до ворот, сокращая путь, я перелез через ограду, окончательно порвав рубаху, и рванул к пламени.
Моя Маздочка объята огнём. Пламя неслось вверх, задевая кроны деревьев, а я прыгал вокруг машины, не зная, что предпринять. От отчаяния схватил длинную ветку и стал долбасить по крыше, пытаясь сбить пламя. Отчаяние нарастало, как взлетал ввысь разгорающийся огонь.
– Уйди! Громыхнёт! – кричал сзади сторож.
Я не верил ему и продолжал тушить сгорающую Маздочку, а ведь она предупреждала меня, а я не верил, но она верно служила и не встала на полпути. Так я терял не только любимую женщину, но и любимую машину.
Прощай, «Mazda 6»!
Подоспевший Николаич оттащил меня в сторону.
– Уйди! Сам спалишься! Шибануть может.
Уже выбросив горящую ветку, я не сопротивлялся ему. Из глаз катились слёзы, и нетерпелось сгореть вместе с машиной, но Николаич крепко держал меня за пояс.
Внутри машины хлопнул бензобак, прибавив гари и пламени.
– Слабо шибануло, – оценил сторож и отпустил меня. – Воля тебе! Порезвись.
Поздно. Куда мне идти резвиться? Машина сгорела.
– Вода?
– На фига?
– Потухнет сама. Собрался в ремонт сдать? Не смеши.
Так же быстро огонь угасал, превратив автомобиль в жестяное капище. Я снова приблизился к ней и вдыхал запах тлеющих шин.
– Могилыч мстит. Сучонок! Отодрать его мало!
– Могилыч! – кричал я, раздирая глотку. – Могилыч, бля! Могилыч..!
Старпёра прорвало на смех, но я не останавливался и кричал, вызывая сволоту на честный бой, но Могилыч не отзывался на эхо моего крика, которое доносилось далёко в поле, пугая перелётных птиц, как и самого виновника адского пламени.
Маздочка догорала, отбрасывая в темноту копоть и гарь, освещая кирпичную ограду. Огонь не разжёг деревья, и кроны потухли на ветру. Смрад шин и металла отравлял воздух, но, распространяясь по округе, быстро растворялся в воздушном потоке. Глаза слезились от едкого дыма, а руки покрывались сажей, будто пришлось разгрузить без рукавиц не один грузовик с углем.
Николаич торопил меня в будку, когда ему надоело стоять в сторонке и наблюдать, как я совершаю языческие обряды около догорающего кострища. Как верховный жрец вуду, я пытался оживить прежние механизмы и заставить их завестись. Жрец из меня вышел никудышный. Николаич устал ждать и силой потащил меня к будке. А Могилыч так и не объявился.
Перед тем как захлопнуть дверь, он оглядел темноту и для профилактики пальнул в небо двустволкой, спугнув стаю стрижей. Выстрел посвящался всем бродячим тварям, чтоб те не появлялись, иначе следующий выстрел будет не предупредительным, а на убой.
Сплюнув, он громко щёлкнул засовом. Сторожевая оказалась просторной. В ней вполне умещались несколько человек. Не знаю, как положено по ГОСТу и технике безопасности, но Николаич почему-то дежурил в одиночку. Он посадил меня на стул у вешалки с тёплой шерстяной одеждой. Взявшись за голову, я сидел, как подсудимый в ожидании приговора на смертную казнь. Отложив ружьё в угол и не проверив окна, Николаич поправил задвинутые шторыё и отошёл к тумбочке.
Подумаешь, жестянка сгорела?! Всему виной мои грешные мысли о гоночных бестиях, уверял я себя, вытирая грязные пальцы о волосы. Запах гари и дыма заполнили сторожевую. Воняло больше от меня, но Николаич не затыкал нос и не делал пустых замечаний.
Я окончательно убедился – машины читают мысли. Не измени я Маздочке, никто не стал бы её поджигать. Или она сама покончила с собой, решив отомстить, повторив участь Лизы?! Таким же кощунственным способом, чтоб мне было противно и отвратно. У неё не спросишь, и она толком и не объяснит, как обстояло дело. Машина – не человек, а глухонемое порождение автопрома.
Прокашлявшись, Николаич не удержался и вновь взглянул в окно, выпятив потрёпанные армейские шаровары.
– Догорает, – он выпрямился и достал с тумбочки кружки. – Выпьешь?
– Нет, – неуверенно ответил я.
– Легче станет.
– И так пьян. Свалюсь навзничь.
– Как хочешь. Дело хозяйское.
И я неспроста отказался залить горе в вине. Впечатления от Переделкинского кладбища и страсти-мордасти с исполинским извращенцем подействовали на меня сильнее любого рома. Переделка в Переделкино! Нехило. Стопроцентный спирт не дал бы мне столько впечатлений, как осквернённые на моих глазах покойники, Могилычи и сожжёные автомобили. Я и так пьян – куда более? Если б не крепкий стул, я валялся бы у порога. Спасибо гостеприимному Николаичу.
