Елена Блонди - Хаидэ
Он и сейчас не отступит. Эта женщина, не самая красивая — среди множества рабынь можно было найти более прекрасную лицом и совершенную телом. И не юная, ей уже двадцать пять — возраст зрелости и начала женского увядания. Она нужна ему. Зачем?
Техути отпустил колени и, выпрямляясь, сел, придерживая шкуру на плечах. Фития все спала и рядом с палаткой стояла не тихая ночная тишина — пели сверчки, шуршали в траве мыши, протопал еж, фыркнув. Издалека, придавленные темнотой глухой ночи, слышались мужские голоса и изредка сонное конское ржание. Там горит костер, там сидит она, сводя растрепавшиеся концы веревочного узла управления племенем, которое покинул вождь отец. Ее голоса не слышно, она, скорее всего, слушает, иногда задавая вопросы. А потом, крепко забирая в маленькие руки еще один непослушный хвост и еще одну петлю — говорит негромко, отдавая краткие приказы. И большие мужчины, супя косматые черные брови и взблескивая узкими глазами, идут исполнять. Потому что время, когда они возмущенно выступали против, минуло, осталось в недалеком прошлом — она оказалась достойной дочерью Торзы непобедимого. Десять лет, проведенные в богатом доме, внезапно вернули ей долг — все пригодилось: знание языков, множество прочитанных рукописей, пергаментов и папирусов, занятия логикой и тысячи выслушанных рассказов о сражениях и других странах. Оказалось, что полусон гинекея был наполнен не только сурьмлением глаз и омовением тела душистыми травами. Все вложенное, все пролетающее мимо, все привезенное и проговоренное в доме знатного купца, сметливого и хитрого, умеющего свести множество признаков и причин, чтоб сотворить себе выгоду — все это принималось в голову, укладывалось в ней и ждало. И теперь, подстегнутое десятком набросившихся на нее обстоятельств, как стаей волков, вдруг вскинулось и пошло в рост, поражая больших мужчин, не верящих, что она — сумеет. Сумела. Сперва приказывала, выслушивала возмущенный ропот и возражения, а потом медленно, как детям, растолковывала шаг за шагом ход своих мыслей. И те, забирая в руку черные и битые сединой бороды, крякали, вынужденно соглашаясь с каждым проговоренным шагом. Оказалось, думает быстро. Очень быстро и потому решения выглядят сумасбродными. Слушая объяснения, советники кивали, дивясь — все просто, еще бы чуток времени, и сами бы решили так же. Но времени она им не давала. А в один из разов обвела небольшое собрание твердым взглядом и сказала спокойно:
— Я объясняла, чтоб знали — у меня нет для вас пустых слов. Вы мое племя — умру за вас, но лучше буду жить долго, и пока моя голова будет ясна — слова мои будут взвешены и точны.
Дождалась, когда воины закивали, соглашаясь, и добавила:
— С этого дня никаких объяснений. Я говорю — вы исполняете. А если есть свои настоящие мысли, взвесьте и скажите их. Мы подумаем вместе. Это лучше обиженных споров.
Поднялась и ушла, неся на локте шлем, украшенный конским хвостом. Верно, такой же был у ее матери, советницы в племени степных дев.
Техути встал на четвереньки и, сняв с крюка петлю, откинул заднюю стенку палатки, выполз наружу и, запахнув снова, сел, накрываясь шкурой. Небо висело над теменем, заглядывая в глаза крупными звездами, насаженными посреди звездной пыли.
Вот как, оказывается, пленяет женский ум, если он принадлежен красивой женщине. Техути тридцать пять. В эти годы вместилось многое. Девочки, живущие по соседству… Они не баловали вниманием тощего мальчика с серьезным взглядом, бегали смотреть на состязания колесниц и шептались о юных спортсменах, выступающих на празднествах. Ну что же, тщательно изучив свое тело и поняв пределы физических возможностей, он месяц ходил на рыночную площадь к старому фокуснику, который заставлял исчезать и появляться монеты, приказывал костям правильно падать и умел рассказывать о тайном. И вскоре Техути стал девочкам самым нужным и важным человеком.
Потом стал старше. Взрослые девушки — красотки из веселых кварталов — с ними было легко, если в кошеле звякали монеты. Дочери отцовских друзей, девы на выданье, что приходили с отцами на смотрины. А после бегали на тайные свидания к веселому и умному парню, который всегда выслушает и даст хороший совет. А еще он всегда ласков и нежен — не чета грубым ремесленникам и простым горожанам. Там уже не нужно было ухаживать долго. А наоборот, тщательно следить, чтоб не прибегали в неурочный час, натыкаясь на другую.
Мать всплескивала руками. А отец, посмеиваясь, успокаивал:
— Ты же не хочешь, чтоб наш сын, задрав подол, прыгал по чужим постелям от любимой жены? Пусть набегается сейчас, на то ему молодые годы до свадьбы.
Сказанное вскользь слово застряло в душе. Техути сидел в мастерской, нажимая ногой на деревянную педаль, крутил маленький точильный круг, и камень в его руках кидал по стенам цветные отблески. Одна грань, другая, следующая. Пока не станет корявый камень предметом из другого мира — совершенным. А в голове крутилось слово — любимая. Жена должна быть любимой, так проговорил отец. Проговорился. Потому что свадьбы сговаривались без молодых.
И с той поры, встречая в зарослях речной ивы очередную скромницу, которая прибежала, таща на локте корзинку, наполненную покупками, и боясь, все вздрагивала, засматривая через его голое плечо, он смотрел на девушек по-новому. Эта любимая? Или — та? Сердце молчало. И наконец, поссорившись с отцом, который все ждал внуков, Техути отказался от мастерской и ушел в город, в библиотеку — помощником младшего писца.
Там, в бесконечных коридорах, подсвеченных солнцем из щелей в сдвижной крыше и свечами в проходах…
Задумавшись, он не услышал шагов, но почуял ее запах, за миг до того, как темный силуэт скрыл от глаз меловую россыпь звезд.
Звякнул шлем, прошуршал по его открытому запястью конский волос султана. И глухо брякнул о сухую землю круглый щит. Хаидэ села рядом, поджала согнутую ногу, обхватывая ее руками, а вторую вытянула перед собой. Он не видел ее лица, но почему-то подумал — улыбается. Верно, запах ее меняется от настроения. Тут в степи он стал чуять самые тонкие запахи — трав, зверей и людских душ тоже.
— Ты знаешь, как пахнет страх, княгиня? — он говорил вполголоса, не глядя на нее, а сам думал о том, что она нырнет в палатку и заснет у стены. А ему — идти в свою, что стоит поодаль, через десяток широких шагов.
— Тебе пора надевать нашу одежду, египтянин, — ответила она о другом. Постукивала пальцами о колено, думая о чем-то, — осень пришла, и лето уже не вернется.
— Совсем? Представь, его не будет, а зима воцарится навсегда…
— Ты любишь разговоры, Техути. А я устала от них. Не время сейчас играть словами и мыслями.
