Виктор Точинов - Логово
Огромный человек – метра два с лишним роста, широченные плечи – торопливо возился с замками. Запер оба, задвинул засов и даже накинул цепочку. Повернулся. И тут Наташа узнала его.
Пасечник! Что он тут…
– Что с лица-то взбледнула, киска? – осклабился Пасечник. – Принимай гостя. Нежно и ласково.
Когда раздался звук поворачиваемого в замке ключа, Пасечник курил, стоя у открытой балконной двери – опасался, что сочащийся из квартиры запах табака может выдать его некурящей Наташе. Он ждал ее пять часов – и не хотел про-колоться из-за такой малости.
.
..Мысль о том, что в изящно спланированной комбинации есть таки слабое звено, пришла им с Москальцом почти одновременно. Оставался один человек, который четко и определенно знал, что Ростовцев объявился.
Наташа.
И она же знала, что объявившийся генеральный директор пытается встретиться с Москальцом, поскольку сама договаривалась о встрече. Предсказать же ее поведение в сложившейся ситуации – после второго исчезновения Ростовцева – практически невозможно. Может отправиться прямиком в ближайший отдел милиции и выложить всю историю… А тайник в коттедже номер одиннадцать не найдут в обозримом будущем в одном случае: если лежащий там труп с раздробленной головой так и будет числиться пропавшим четыре месяца назад.
Расклад был простой и очевидный. И так же просто и очевидно вычеркивал из списка живых Наташу. Москалец сейчас поджидал ее в квартире Ростовцева, в Автово, втайне надеясь, что туда она не придет, что грязную работу опять выполнит верный телохранитель. Тот был не прочь, но сначала хотел немного поразвлечься.
…Она медленно отступала от Пасечника, еще не понимая, в чем дело, но чувствуя – все плохо, очень плохо. Он надвигался, молча ухмыляясь. Потом заговорил.
– Потеряла дружка?. – спросил глумливо. – Может, я взамен сгожусь? Чего морду-то кривишь? Только директорам даешь, да?
Столько слов за раз она от него едва ли когда-нибудь слышала – вечно приходил в приемную, садился в угол, дожидаясь шефа, Москальца, и молча сидел, следя за Наташей немигающим взглядом. Она думала, что этот верзила, скорее всего, стесняется своего голоса – неприятного, гаймо-ритного…
Наташа уперлась спиной в стену и остановилась. Пасечник надвинулся. Пахло от него чем-то затхлым. Гнилостным.
– Что-то ты, киска, не рада. Глазками не стреляешь, жопкой не виляешь. А зря. Кончилась твоя лафа, отблядовалась ты с директорами. Был твой хахаль, да весь вышел. И тебе оч-чень поднапрячься придется, чтобы за ним не отправиться. Постараться. Выложиться.
Она ничего не поняла. Мелькнула мысль: сбрендил, съехал с катушек, наблюдая, как она ходит по офису в короткой юбке…
– Москалец… – начала было она, но Пасечник перебил, раскатисто хохотнув:
– Не смеши мои подтяжки! Москалец у меня теперь вот где!
Он продемонстрировал огромную, лопатообразную ладонь – и медленно сжал толстые пальцы в кулак. Тоже в огромный. Москалец, положим, там бы не поместился, но средних размеров кокос спрятать было можно.
Вторая рука вцепилась ей в грудь. Смяла, стиснула грубо и больно. Отступать было некуда, Пасечник зажал ее в углу прихожей. Наташа закричала и попробовала оторвать двумя руками здоровенную лапу. Ни то, ни другое успеха не имело. С тем же результатом можно было пытаться разжать пальцы каменной статуи. А крик – пронзительный, долгий, рвущий уши – Пасечник слушал с улыбкой, как любимую музыку.
– Кричи, кричи, – поощрил он, когда Наташа замолчала чтобы вдохнуть. – Чем мне твоя квартирка нравится, так это звукоизоляцией. Давай, кричи.
Она не закричала. Изогнулась и вцепилась зубами ему в запястье.
Тут же два толстенных пальца сжали, как клещами, ее лицо с боков. Казалось, скулы хрустнули. – Мышцы челюстей пронзила резкая боль – и они непроизвольно разжались.
– Может, тебе зубы сразу выбить? – задумчиво поинтересовался Пасечник, – Чтобы за что другое не укусила. А то программа у нас сегодня длинная…
И ударил. Не в лицо – ткнул в диафрагму всего лишь пальцем. Наташе показалось, что в нее вонзился – глубоко, до хребта – металлический, добела раскаленный штырь.
Она беззвучно раскрывала и закрывала рот, пытаясь вдохнуть – воздух упрямо не хотел идти в легкие. Штырь внутри никуда не исчез, разве только обжигал уже не так сильно.
– Ладно, – прогнусавил Пасечник. – Романтичную часть знакомства объявляю законченной. Пора в койку. Порадуешься напоследок.
Он убьет меня, подумала Наташа, Не сразу, но убьет.
На котельную в свое время взрывчатки не пожалели – ни одной целой стены не осталось. Громоздившиеся обломки железобетонных плит вручную было не разобрать, и майор решил пробиваться к теплотрассе сверху.
Отнорок они выкопали в самом неудобном месте, в обширных зарослях краснотала, густо разросшегося уже после того, как был заброшен объект. Зато со стороны их раскопки видны не были, и случайно на лаз никто до вечера не натолкнется…
Сначала пришлось вырубать ножами узловатые кривые стволики – работа нелегкая, древесина, вроде и не толстая, оказалась плотной, вязкой, с трудом поддающейся стали. В земле – сплошное переплетение корней, прочностью, пожалуй, даже превосходящих ветви. Саперных лопаток было всего две, так что копали посменно, делая ход в виде воронки с пологими стенками – иначе почва осыпалась, норовя похоронить результаты трудов.
Наконец лопата ударила о бетон – и через несколько минут взмокший Петрусь вылез из ямы (в конце копать приходилось в одиночку, вдвоем на дне раскопа было уже не поместиться).
Детинушка вытирал пот и бурчал под нос, что копать ямы в его жизненные планы не входит и не входило, а если бы входило, то он служил бы в стройбате, или завербовался бы в археологическую экспедицию, где хотя бы выдают нормальный шанцевый инструмент и кормят от пуза…
Речь Петруся подходила уже к апофеозу – к предложению выдать ему для подкрепления истощенного организма премиальную банку тушенки – когда майор прервал его излияния:
– Иди, смени Мишу. Тут как раз дело по его части.
Миша на краю кустарника приглядывал за окрестностями, с другой стороны несла вахту Оленька.
Петрусь пошел через кусты напрямик, не выбирая дороги, – словно их и не было. Сегодня ночью, во время своего дежурства, он умудрился влететь в ловушку, которую насторожила на него Надежда. Осторожненько (когда надо было, Петрусь умел двигаться легко и бесшумно) просунул руку в палатку к девушкам, нащупал и вытащил из мешка консервную банку. Вскрыл одним движением десантного ножа, тем же ножом подцепил изрядный шмат содержимого – и отправил в рот… Вернее – транзитом – в желудок. Остальная пятерка проснулась от приглушенных, но весьма странных звуков, которые каждый истолковал по-своему Майору, например, показалось, что издает их вконец охрипшая кошка, неосторожно затянутая в трубу пылесоса… Но выяснилось, что это всего лишь Петрусь. Заодно выяснилось, что циатим можно использовать в фармакологии, как неплохое рвотное средство…
