Клари Ботонд - Любовники старой девы
— Она была девственницей? — спросил Михал с иронией.
— Видишь ли, она не была замужем и никто не знал за ней дурного поведения. Она спасла меня. Но и старик истощил свои силы в борьбе со мной и погиб. Последние его силы ушли на то, чтобы я всегда видел Маргарету старухой, до самой ее смерти. Но разве можно сказать, что осуществилось его желание причинить нам зло? Нет! Мы были по-своему счастливы. Я, знаете ли, делю женщин на «единственных» и «многих», так вот и Маргарета в обличье старухи сделалась для меня единственной.
Но это еще не конец!
Человек, которого я убил, оказался соплеменником Маргареты. Я взял себе его имя и отправился вместе с Маргаретой на ее родину. Это входило в мои планы…
Михал слушал с напряжением, сжав кулаки.
Я недолгое время выждал, пока не скончалась мать этого человека. Я многое узнал о нем. Он давно покинул родину, а до этого жил замкнуто, мало кто видел его. В его родовом замке жили другие владельцы. Я устроил на всякий случай пожар в нежилом крыле замка, где хранились семейные реликвии — портреты, в частности. Его единственный сын не видел отца с младенчества. Маргарета всё знала обо мне. Она знала и о настоящей Кларинде, о своей сестре. Возможно, она знала и о нашей дочери. Я хотел вернуть замок юноше, единственному потомку древнего рода. Возможно, Маргарета хотела устроить судьбу своей сестры и племянницы. Маргарета была доброй.
— Убийца! — воскликнул Михал. — Я не приму от тебя ни услуг, ни подачек! Я отомщу за отца!
— Вы, конечно, уже поняли, — продолжал Реджеб, не обращая внимания на слова юноши, — имя того человека, чьим невольным убийцей я стал, — Жигмонт Запольи! Это отец Михала. Они очень похожи, — Реджеб улыбнулся.
— На этот раз тебе не вывернуться! — Михал соскочил с подоконника и подошел быстрыми шагами к тому, кого еще недавно звал отцом. — Ты умрешь!
— Если ты собираешься вызвать меня на поединок, — Жигмонт пожал плечами, — то я драться с тобой не стану. А если ты задумал подослать наемных убийц или сам прикончить меня из-за угла — так это замысел недостойный, однако отговаривать я тебя не стану. Только вряд ли тебе удастся меня убить. Пока еще это никому не удавалось.
Молниеносным движением юноша выхватил из-за пояса кинжал и ударил…
Раздался слабый вскрик…
Кларинда бросилась к дочери и подхватила ее…
Девушка заслонила отца, а Михал уже не мог остановиться. Кровь, проступившая на плече, промочила платье. Ивана потеряла сознание. В комнате поднялась суматоха. Явились вода и чистое полотно. Мария перевязала рану. Девушка была без сознания. Реджеб взял дочь на руки и перенес в ее спальню. Все вошли следом. Ивану уложили на постель. Смуглая рука отца гладила ее темные волосы. Михал невольно заметил, что пальцы у отца и дочери похожи — длинные, тонкие и сильные.
ГЛАВА 37
Маргарету похоронили тихо, в старом склепе.
Дня через два после похорон Михал осторожно постучался в дверь комнаты Иваны.
Родители сидели у постели дочери. Она уже чувствовала себя лучше.
— Войди, Михал, — спокойно произнес Реджеб.
— Как ты узнал, что это я? — сумрачно спросил юноша.
— А я решил, что ты должен стучать очень тихо.
Ивана повернула голову:
— Пусть он уйдет! Я не хочу говорить с убийцей!
— Теперь, — лицо Михала совсем помрачнело. — Теперь я тебе не ровня. Теперь думаешь, тебе найдут мужа побогаче, а, может, и познатнее. Там, откуда твой отец родом.
Слово «отец» он произнес почти примирительно.
— Ты бы лучше ушел, Михал, — сказала Кларинда. — Она еще слабая, ты мучаешь ее.
Михал молча отвернулся и хотел было выйти. Голос девушки остановил его. Реджеб улыбнулся.
— Твой отец был убит в честном поединке, — начала Ивана. — И я сержусь на тебя вовсе не за то, что ты хотел отнять отца у меня, когда я только нашла его. Пусть ты не думаешь обо мне. Пусть! Но за что ты хотел наказать мою бедную мать, отнять у нее человека, которого она любит!
— Я ни у кого ничего не хочу отнимать, — произнес Михал беззащитным от кротости голосом.
— У меня вот какая мысль, — безразлично заметил Реджеб, отвернувшись к окну. — Мы вернемся в город. Никто ничего не скажет, ни о чем не догадается! Я вернусь с женой. Моя жена — законная владелица Гёзале! Но после свадьбы во владение замком и угодьями вступят Михал и Ивана. А мы уедем. Вероятно, на мою родину.
— После чьей свадьбы? — иронически полюбопытствовал Михал.
— Твоей, разумеется! Я как-то привык обходиться без свадеб!
Спустя примерно двадцать пять лет после описанных событий, армия Сулеймана разбила под Мохачем венгерскую армию, которой командовал Януш Запольи. Буда и Альфёльд попали под власть османов. И долго еще мятежный полководец вел борьбу за целостность венгерского государства, распавшегося на отдельные княжества и провинции. Пока не сложил свою буйную голову.
В музеях Будапешта можно увидеть несколько портретов Януша Запольи.
В то же самое время молодой чиновник султанской канцелярии Мехмед Нешри начал работу над выдающимся произведением османской историографии, хроникой становления и расцвета великой империи, — «Зерцало истины».
Сохранились два портрета Мехмеда Нешри. Один из них находится в Истамбульском дворцовом музее, второй — в частном собрании в Венеции. До сих пор неясно, какой из них является подлинником, а какой — всего лишь копия. Потому что фактически это один и тот же портрет.
И если сравнить портреты Януша Запольи и Мехмеда Нешри, видно, как они похожи! Но, разумеется, в этом нет ничего удивительного, когда…
…когда восстание подавлено
и на улицах еще стреляют
И женщины бегут из магазина в магазин
и кошельки сжимают в потных кулачках
На мусорных бачках
соседские играют дети
изображая танки и танкистов
А я вхожу с тобой в кафе на Пашарете
пока еще открыто
«Девушка, а вы еще не закрываетесь, а?»
будем кофе пить с пирожными
Вот это прежний я
Мой галстук
Узел завяжи стяни широкий пестрый
Ты видишь, в галстучной булавке
стеклянный шарик
Посмотри, в нем, словно в маленьком окне,
ты видишь, человек в чалме
он скачет на коне
Вот… видишь…
Он скачет в объемном крохотном пространстве,
где, молча, действует закон,
неограничивающий его свободу
А здесь, во мгле реальностей,
свободен только он
который никакому не принадлежит народу
Он — сказка
вот и всё!
О философии, свободе и пирожных мы говорим на Пашарете.
Провода висят
Автобусы не ходят
Выбитые стекла
Кого-то
убили у консерватории
О-о!
И пальчики в перчатках из нейлона
Смущённо держат сигарету до конца
А критик Виллибальд Алексис говорит о ранних пьесах Гейне:
«У господина Гейне — все мавры — евреи!»
Нет, не прощайте, критик
вас не быть не может
иначе жизнь
преснятина
Прощайте, комната студента,
девочка моя,
где мы
где я,
зажмурясь, постигал твой алфавит
и сладко проникался
литерой «А»
которая дворец
Нам всё же остается пух твоих подмышек
и запах — как ты говоришь? —
каштановый? — мой тополиный ствол…
Купи шубку и закажи меховые сапожки
А кровать —
возможно, в стиле Бидермейер —
продается
Возможно, нам еще пешком идти придется
проводнику все деньги отдавать
А вы, похожие на кротов,
хотите выдумку предать огню
А я бездумно сочинять готов
и нелепые сказки ценю!
Шагайте в том или в другом строю
на тот или другой собирайтесь бал
Я жизнь в лицо не узнаю
зато я всё читал!
Я втаскиваю чемодан в вагон
Ау, носильщики!
Наперченная колбаса на станции,
прощай!
«Эй, эмигранты, покрепче держитесь на поворотах!» —
кричит проводник
Пошел, пошел вагон!
Последний — на перрон — окурок
Прощай, мой город!
В последний раз
Прощайте, город
австрийских Фердинандов, русских танков и трансильванских турок!
И только критик Виллибальд Алексис,
не прощайте нас!
Хлещите нас веревкой
жгите нас огнем,
чтобы отчаяньем пылали наши строки!..
Я говорю душе:
Не прекословь
уйдём от времени
впадём в моря
Со мною светлая
со мной любовь
Со мной жемчужина моя!
Из мрака, из тьмы уносимся прочь
А там впереди всё та же ночь
А небо, а море, а солнца свет?
Во времени? В пространстве?
О, нет!
И разом от слов родных отвык
мой гибкий бездумный язык
И бредет в одиночестве наша судьба
по улице Гюль-баба
Никто не заметил, никто не спас
Безумная, ищет нас
Одна, без нас, наша судьба
О, одинокая наша судьба
О, улица Гюль-баба!
КОНЕЦ
