Виктор Гламаздин - Одна против зомби
А потом — Сибирь, каторга, каменоломни, кирка, туберкулез и крест из кривых сосновых сучьев на могильном холмике посреди таежной поляны. И зачем такая радость простому, отзывчивому и милому страховому агенту?
Мне очень захотелось по-английски — без криков и битья посуды — свалить из приемной (а чо, на кой фиг мне в каменоломнях вкалывать-то?!). Но тут же вспомнила слова шефа: «Если не сможешь добраться до Хорькоффа, считай, ты у нас не работаешь. Ты неудачница, Лодзеева. У тебя везде облом выйдет».
Чо? Да, сестрицы, да. Вы совершенно правы: ну чего ради так себя накручивать-то? Для молодой, умной и энергичной девицы вроде меня открыты двери куда угодно — хоть в Кремль, хоть в бордель.
И я сама, конечно, это понимаю. Умом-то понимаю. А сердцу тревожно колотится не запретишь — боюсь быть выпертой из нашей шараги. Из-за этого-то молодость и погубила. Лучшие месяцы жизни ухандакала на страховки. А могла бы стать великой певицей или сняться в главной роли в блокбастере.
И если в конце карьеры даже миллиардершей стану, то радоваться жизни уже вряд ли смогу, буду уныло благотворительствовать, спонсируя защитников вымирающих выхухолей или каких-нибудь длиннопалых амбистом.
— Везде мне облом выйдет, — повторила я слова моего злейшего врага номер один. — А если я и в самом деле после сегодняшнего облома никогда не смогу подняться с колен? Каждая победа несет привычку побеждать. А каждое поражение… Да еще такое позорное… Неужели сейчас решится моя судьба? А как решится? Ну, типа, либо она воспарит в небо, либо шмякнется мордой в грязь и никогда больше оттуда не вылезет. Не-е, мордой в грязь не хочу!
3И тут меня посетило видение, в коем предо мной открылись самые ужасные последствия панического бегства из приемной, по сравнению с которыми даже самые страшные видения Святого Антония и Иеронима Босха — мультик для аудитории «6+».
Узрела я себя: официантку с нелепым кокошником на голове, снующую меж ресторанными столиками. На мне — расшитый орнаментом, коротенький, едва прикрывающий попку сарафан.
Я прохожу мимо маленькой сцены, где играют ложечник, гармонист, трещоточник и пара балалаечников в белых косоворотках с вышивкой.
Но заполонившие ресторанный зал противные пьяные мужики не слушают музыкантов, а совершенно непристойно пялятся на мою задницу и отпускают на ее счет похабные шуточки.
Смущаясь и краснея, я несу поднос с заказом (тарелки с салатами, котлетами, разными там филе, соусом и пр.) — к столику клиентов.
Вдруг чья-то шаловливая ручонка пребольно щиплет меня за ягодицу. От неожиданности я вздрагиваю и роняю содержимое подноса на сидящих рядом толстяков с депутатскими значками на пиджаках.
Жирдяи престают ковыряться в омарах и, потрясая пудовыми кулаками, вопят от злости, словно сирена воздушной тревоги.
Мне кажется, что произошла катастрофа вселенского масштаба. Заикаясь и стремительно бледнея от ужаса, словно задевший партизанскую растяжку бандеровский каратель, пытаюсь извиниться перед крикунами и упросить отдать мне ихние пиджаки на чистку.
Тут же к нам подскакивает уборщик-киргиз. Он споро избавляет с помощью совка и японской швабры пол от содержимого моего подноса. И быстро уматывает.
И правильно делает, поскольку, поощрив уборщика на бегу легкой затрещиной, к месту происшествия уже на всех парах летит мордатый метрдотель.
Увидев его, толстяки истерят, потрясая животами. Но наш метрдотель — ушлый хорек. Он легко гасит скандал вежливыми увещеваниями.
И толстяки быстро успокаиваются. Правда, перед этим паршивцы успевают наградить меня сочными оплеухами, сопровождая сию экзекуцию потоком несправедливых слов в отношении меня, нашего ресторана и нашей страны (никогда не голосуйте за пятую колонну, сестрицы!).
Метрдотель забирает у толстяков испачканные пиджаки и отдает их на чистку гардеробщику. Но толстяки требуют еще и примерно наказать меня.
Тогда метрдотель, зло оскалившись, вырывает из моих рук пустой поднос и шарашит им мне по башке. Ее спасает кокошник. Тогда, изрыгая злобные нецензурные выражения, метрдотель срывает его с моей головы и лупит оным по ней, ну и заодно по физиономии тоже.
Кончается для меня этот внезапно переставший быть скучным вечер спокойным выпинанием меня (по причине глубокого шока я совершенно не брыкаюсь в ответ) из зала ресторана.
Метрдотель кричит мне вслед:
— Чтоб духу твоего тут не было, бестолочь безрукая!..
4Да, как говорится, скажи мне, какие кошмары ты видишь, и я скажу, кто ты. Ах, как же был проницателен Пушкин с его кровавыми мальчиками в глазах.
Я ускорила свое хождение по приемной, стремясь вернуть себе ту смелость, которая притащила меня сюда из уборной.
Но лишь я чуток взбодрилась духом, как тут же мне вспомнилось еще одно гнусное пророчество Пал-Никодимыча: «Тебя будут отовсюду гнать, Ты будешь опускаться все ниже и ниже. Начнешь бухать».
— Ничего я не начну! — буркнула я.
И действительно, фигли шеф ужасы нагнетает — не такая уж я дурочка, чтобы превратится в забулдыгу из-за пары-другой увольнений.
Нынче кадровый дефицит почти везде. А скоро у меня диплом вузовский будет — уж той же секретуткой легко устроюсь. К тому же у меня есть целых три года трудового стажа, а это вам не Бобик на «кадиллак» пописал.
Могу даже сама не рассылать резюме и не бегать по отделам кадров. Обращусь в кадровое агентство. Там мне быстро непыльную работенку подыщут. Буду сидеть в офисе и кофий с пирожными кушать.
Ко всему прочему: на большую зарплату не претендую, а в ОВО «ЛАДИК» много чему выучилась.
Есть у меня, конечно, и некоторые недостатки. Не владею персидским языком, не имею нобелевской премии и высоких ученых званий и степеней. Нет и опыта работы топ-менеджером в Microsoft или «Газпроме». Не умею даже взламывать банковские коды. И всюду всегда опаздываю. А еще я не люблю сидячей работы и напрягов со стороны начальства.
Зато я, несмотря на свой преклонный (уже почти двадцатидвухлетний) возраст, готова начать карьеру с нуля — с позиции ассистента, референта или даже стажера. А что? Да за два-три года бесхалтурной пахоты с такого места можно продвинутся в маленькие начальники в большой компании.
Вот, скажем, кто-то из них на пенсию или в декрет вышел, кто-то оказался пиндоским шпионом, а кто-то под машину попал. Большой босс рыдает и от отчаянья рвет на лысине бороду.
И тут ему на воспаленные отчаяньем глаза попадаюсь я. Сижу себе — такая молодая и энергичная — за тремя мониторами сразу, да еще веду строгим и уверенным голосом инструктаж сорока семи сотрудников, глядящих на меня с немым обожанием.
