Сакс Ромер - Зеленые глаза Баст
— Поскольку с этим вопросом покончено, — продолжал он, — будьте любезны, инспектор Гаттон и вы, мистер Аддисон, уделить самое пристальное внимание моему рассказу.
Он вел себя подобно лектору — убежденному в том, что аудитория все равно не сможет понять сказанное; но если я признаюсь, что заявление, сделанное этим странным, пугающим человеком, повергло нас с Гаттоном в шок, это будет чистой правдой. Устало и почти не открывая глаз, доктор Дамар Гриф приступил к повествованию о неописуемых ужасах, и хотя пронзительный голос его с каждой минутой слабел, а откровения страшили, говорил он совершенно бесстрастно.
— Сообщаю вам, — начал он, — о своих исследованиях в области тератологии и соприкасающейся с ней ветви анимизма, ибо знаю, что работе, которой я посвятил всю жизнь, не суждено завершиться. Пришла необходимость уничтожить бумаги и образцы, собранные — чудовищной ценой — за двадцать лет путешествий как по самым диким, так и по самым цивилизованным уголкам мира, и все, что у меня осталось, это краткий словесный отчет по главному из изученных мной вопросов. Вы удостоены чести выслушать его. Итак, внимайте.
Два важных фактора предопределили выбор темы моего исследования: во-первых, социальный остракизм, ставший моим уделом с самого начала профессиональной деятельности; во-вторых, я сам являюсь живым примером гибрида. Люди говорят, не без резона, что евразиец ненавидит своего отца и презирает мать. Конечно, неестественная страсть осуждается и всей его семьей, ибо темные братья глядят на полукровку искоса, а белая родня — свысока.
Несмотря на все дипломы и степени, а я доктор медицины, магистр гуманитарных наук, а также имею иные ученые звания, присвоенные мне в Лейпциге, Сорбонне и кое-где еще, я быстро понял, что мне не дадут спокойно вести врачебную практику. Как следствие, я занялся изучением особого раздела эмбриологии, ибо, к счастью, у меня имелось достаточное состояние для того, чтобы, живя по средствам, не прибегать к моей профессии как способу заработка.
Словом, я надеялся преодолеть недостатки своего происхождения и заслужить репутацию, благодаря которой я смог бы подняться над ограничениями, наложенными на меня кастой, и поставить свое имя в один ряд с Геккелем, Вейсманом, Уоллесом, Фоке и другими великими учеными, продвинувшими вперед наши знания в сфере эволюции.
Практически с самого начала меня привлекли традиции, связанные с Cynocephalus hamadryas, или священным абиссинским павианом. Я обосновался у вод Аваша, где мне удалось сблизиться с амхара. Результатом моего пребывания среди них стал труд «Обезьянолюди из Шевы».
Эта работа осталась неопубликованной и, вероятно, так никогда и не увидит свет. Коротко говоря, в ней я утверждаю, что амхара — это семитское племя, сродни фалаша, эфиопским иудеям, и они уже много поколений обитают на юге Абиссинии. Родоначальником они почитают Менелика, сына Сулеймана и царицы Савской, и испокон веков слывут нечистыми париями. Частично это следствие их варварского обычая поедать мясо, срезанное с живого скота, но в большей степени причина в том, что среди них периодически рождаются «кинокефалиты», или обезьянолюди, которые и стали предметом моего исследования.
Проведение моих изысканий по части истории развития сих чудовищных форм было сопряжено с немалыми трудностями. С самого начала я выяснил, что по традиции амхара умерщвляли этих созданий при выходе из утробы матери, а в тех редких случаях, когда кинокефалиты оставались в живых, их изгоняли из племени, принуждая вести дикое существование у подножия гор этого пустынного региона.
Таким образом, первым препятствием стало то, что эти существа оказались весьма недоступными; во-вторых, они легко заражались туберкулезом даже в теплом и сухом климате; в-третьих, из-за их хищного нрава подбираться к ним было не менее опасно, чем к тигру в логове. Могу добавить, что предрасположенность к легочным заболеваниям является (и это я заявляю с полной уверенностью) характеристикой всех млекопитающих гибридов.
Тем не менее, мои исследования ни в коем случае нельзя назвать тщетными, ибо увенчались они блистательным подтверждением моей теории, которая, идя вразрез с общепринятыми представлениями, основанными на «обусловленных изнутри» законах Менделя, не приписывала появление подобных чудовищ непосредственному физиологическому развитию, но руководствовалась неким специфическим законом эмбриологии, который, как я надеялся, однажды займет свое место в науке под моим именем.
Имея при себе результаты абиссинского исследования, я отправился в Сирию, ибо полагал, что найду иные доказательства в поддержку моей гипотезы, изучив некоторые племена, живущие там в пустынях. Одним словом, я думал подтвердить истинность арабских поверий о человеке-шакале (они схожи с распространенными суевериями и средневековыми легендами о вервольфах или лугару) и индийского мифа о женщине, которая, будучи днем человеком, по ночам становится тигрицей.
Дело моей жизни кануло в небытие, а я достаточно самолюбив и не желаю, чтобы плоды моих трудов достались другому. Посему я лишь поверхностно коснусь закона Дамара Грифа, обозначив его суть. Она такова: необычные гибриды действительно периодически появляются на свет и в редких случаях способны уцелеть, но их животные склонности, проявляющиеся в поведении, и обладание некоторыми звериными чертами (как то: мех на теле кинокефалита, когти и зубы человека-шакала и прочее) являются физическим отображением ментальных процессов, имевших место у родительницы.
Евразиец метнул в меня пронзительный взгляд, будто ожидал возражений, но мы с Гаттоном молчали.
— Между гибридом и существом, черты и особенности которого он якобы унаследовал, нет никакой физической зависимости. Я провел целую серию скрупулезнейших экспериментов и доказал, что настоящий гибрид физиологически невозможен. Но изучаемый мной ложный гибрид может появиться как факт, и это доказано не только моими изысканиями среди амхара и последующими экспедициями в Ассирию, Сомали и срединные долины Желтой реки.
Он сделал паузу и неожиданно устремил свой ястребиный взор на меня:
— Вы и сами, мистер Аддисон, исследовали Черный континент, — сказал он, — и, если не ошибаюсь, в какой-то мере являетесь ориенталистом, потому особенности такого маршрута, вероятно, вам ясны. Но я теряю время.
Открытию, увенчавшему труд моей жизни, было суждено — в чем можно усмотреть некую поэтическую справедливость — погубить его. Наконец мы подходим к тому, что привело меня сегодня в ваш дом. Все сказанное ранее было лишь необходимым предисловием. Сейчас я вам поведаю о годе 1902, когда я, пребывая в Каире, подвел итог многолетних исследований. В то время я снимал комнаты в большом доме, расположенном неподалеку от Баб аз-Зувайла.
