Грэхэм Мастертон - Пария
— О, Иисусе… — громко сказал я.
Она стояла за мной, всего лишь в двух или трех футах, поднимаясь на несколько дюймов над землей. Она опять была нормального роста, но казалась отчаянно худой и изголодавшейся, как будто под ее развевающимися одеждами не было ничего, кроме кожи и костей. Она не улыбалась, но и не была грустной. На ее лице вырисовывались пустота и равнодушие, глаза были темными, лишенными выражения. Она не была прозрачной, я не мог видеть сквозь нее, но ее фигура как будто расплывалась и колыхалась. Она была нематериальной. Я чувствовал, что если бы попытался ее схватить, то у меня в руках осталась бы только паутина.
— Ты пришел, — сказал призрак, и это прозвучало так, будто говорили одновременно четыре Джейн. — Я знала, что ты наконец придешь.
— Чего ты хочешь? — спросил я ее. Я не мог совладать с заиканием.
— Я хочу любить тебя, — прошептала она. — Хочу любить тебя целую вечность.
— Джейн, ты же умерла.
— Нет, Джон, я не умерла.
— Тогда где же ты есть, если ты не умерла? И чего хочешь?
— Я причислена к иным. Присоединяйся к нам, Джон. Идем со мной. Не оставляй меня здесь одну.
Я очень осторожно протянул к ней руки.
— Джейн, это невозможно. Ты мертва, ты должна уйти на вечный покой. Я уже не могу этого выдержать, Джейн. Я боюсь.
— А хотел ли ты, чтобы я умерла? — прошептала она.
— Конечно же, нет. Я тоскую по тебе. Я тоскую по тебе, и ужасно.
— Но ведь я же здесь, Джон. Ты можешь со мной трахаться. Мы снова можем быть любовниками.
— Джейн, ты же умерла, ты не настоящая! Не понимаешь?
— Ненастоящая? — повторила она. — А что такое настоящее?
Говоря эти слова, она повернулась и подняла правую руку.
— Я покажу тебе, что настоящее, — сказала она.
— Что? О чем это ты говоришь?
Я услышал как бы пение, только это было не пение. Оно напоминало скорее завывание плакальщиц на похоронах или пискливые нечеловеческие голоса суданских женщин. Вибрирующий, доводящий до безумия звук на самой грани слышимости, от которого зудела кожа. Он доносился отовсюду, с неба и с земли, а его напряжение минутами казалось невыносимым.
Я оглядел кладбище и, к своему ужасу, увидел других призраков, поднимающихся из гробов. Сначала появлялись головы, слепые, вырастающие из земли, как гротескные дыни. Потом плечи и остальная часть тела вырастали все выше, пока, наконец, призраки не зависали в воздухе, так же как и Джейн, не касаясь колеблемой ветром травы.
Их были сотни, по одному из каждой могилы. Мужчины, женщины и дети все они слабо мерцали в ночной темноте, излучая остатки того заряда, которым были наделены при жизни. Чем больше их появлялось, тем громче они выли, пока все кладбище не стало сплошным воем.
— Это настоящее, — прошептала Джейн где-то внутри моей головы. — Это настоящее, Джон. Пойди и посмотри.
Я осторожно, неверными шагами двинулся между рядами могил. Призраки неподвижно зависли в воздухе и всматривались в меня глазами, похожими на дыры в протершейся от времени занавеске. Все находились в разной степени разложения. Я видел женщину с голым блестящим черепом, от которого отвалилась плоть, оставив только кость и несколько жиденьких кустиков волос. Я видел мужчину с обнаженными ребрами, в грудной клетке которого копошилась поблескивающая, дергающаяся масса червей, пожирающих внутренности. Я видел подростка без нижней челюсти, его распухший гниющий язык свешивался из разодранного горла как галстук. Сотни призраков умерших в Грейнитхед — некоторые почти не тронутые разложением, как будто и не умирали, другие в плачевном состоянии, гниющие и искалеченные, едва напоминающие человеческие существа.
Я обошел все кладбище, пока снова не очутился у ворот. Меня охватило непреодолимое желание убежать как можно дальше отсюда, но одновременно меня охватил ужасный страх, что если я побегу, то все эти призраки ринутся в погоню и догонят меня.
Я остановился у ворот, поглядывая на город умерших, мерцающий, отмеченный пятном разложения. Джейн стояла немного дальше, поглядывая на меня.
— Я не могу к тебе вернуться, — сказала она тихим, далеким голосом. Но ты можешь прийти ко мне.
Я отвернулся от нее. Я помнил, как она выглядела в день нашего бракосочетания. Я помнил, как она сидела на краю постели, еще не сняв фату, и отстегивала белые чулки от белого пояса, а подтянутая на бедрах юбка, открывала великолепные пышные ляжки. Везде были цветы, вся комната была заполнена запахом гвоздик и душистого горошка. А лицо Джейн словно излучало какой-то колдовской блеск. Лицо девушки, которую я любил.
Этот призрак не был Джейн. По крайней мере, той Джейн, которую я любил. Она ничем не отличалась от других призраков с Кладбища Над Водой, бледных электрических импульсов минувшей жизни. Мне нечего было здесь искать. Все эти призраки, выглядящие так ужасающе, не могли сказать мне, что следует сделать, чтобы отослать их на вечный покой. Они были такие же, как и Джейн, и Эдгар Саймонс, и хотели они лишь одного: чтобы их живые родственники поселились вместе с ними в их мире. Но при этом я не знал точно, желали они этого или нет; они были слишком равнодушны, слишком поглощены своими собственными непонятными страданиями. Скорее, тут действовала какая-то сила, которая использовала их, чтобы привлечь живых в королевство смерти, возможно даже, что это была та самая сила, которая лежала на дне Салемского залива, внутри корпуса „Дэвида Дарка“.
Я направился в сторону Аллеи Квакеров, прочь с кладбища. Я слышал, как Джейн зовет меня, но не слушал ее. Она будет просить, чтобы я не покидал ее, чтобы я остался с ней и был ее любовником. Хоть я и очень тосковал по ней и дал бы не знаю сколько, чтобы снова ее увидеть, снова быть с ней, снова ласкать ее, я не был готов совершить самоубийство. С тех пор, как я начал встречать мертвых, я стал намного лучше понимать ценность жизни.
Я прошел едва ли треть пути до Аллеи Квакеров, когда заметил двух или трех призраков с кладбища, которые последовали за мной, двигаясь по склонам холма на расстоянии в каких-нибудь двадцать ярдов. Я оглянулся. Сзади их было больше, примерно с дюжину. А чуть левее с полдюжины стремилось за мной вдоль берега.
Приближаясь, они непрерывно завывали пискливыми голосами. Иногда этот звук был резок и выразителен, иногда приглушен ветром, но он не смолкал ни на секунду — ужасный, неимоверно воинственный клич, как будто умершие с Кладбища Над Водой жаждали моей крови.
Я побежал, сначала не очень быстро, чтобы проверить, могут ли эти призраки гнаться за мной. Они замерцали и ускорили свой полет. Двигались они как-то удивительно: некоторые бежали, другие кувыркались в воздухе, как призрак Джейн, третьи планировали с распростертыми руками, а их погребальные саваны трепетали у них за спиной в морском бризе, как хвосты чаек. Меня охватил глубокий извечный страх, тот самый, который испытывали люди в семнадцатом веке, когда в город, танцуя, подпрыгивая и показывая ужасные раны, являлись прокаженные нищие. И все это время я слышал пронзительное завывание, в котором теперь звучала радостная нота, как будто призраки знали, что вскоре достанут меня.
