Игорь Лесев - 23
Следующая эсэмэска была весьма лаконичной: «Перезвони». Моя бывшая девушка Катя. В среднем раз в полгода мы по очереди появляемся в жизни друг друга, пытаемся завязать отношения, но все заканчивается стандартно — поцелуи, кино, пиво, секс, упреки, расставание. Дата эсэмэски все та же — 14 апреля.
«Ты чего не отвечаешь? Шампуры уже есть». Вновь был Шест. Я посмотрел на дату — та же, 14 апреля.
«Ваш счет пополнен на 10 гривен. Акция "Твой мобильный век"». Сообщение было от оператора. Дата та же — 14 апреля.
Я открыл последнее сообщение. «Жди в гости. Дима». Меня бросило в озноб. Я посмотрел на дату — 16 апреля. Время отправки — 22.46. Спокойно, это только эсэмэс. Я взглянул на время: 23.39. Получается, эту смс-ку я получил перед самым пробуждением! И тут я понял, почему я проснулся. Не от тишины. В комнате со мной был кто-то еще.
— Кто здесь? — спросил я совсем не громко, дрогнувшим голосом. И тишина, которая до этого заполняла комнату, прервалась.
— Я, — голос прозвучал за моей спиной, где-то из-за шкафа. И комната опять погрузилась в тишину.
Я медленно приподнялся с кровати и посмотрел в сторону входной двери, откуда раздался голос. Но так ничего в кромешной темноте и не рассмотрел. Близоруко щурясь, я потянулся к мобильному, чтобы хоть как-то осветить помещение, но как назло рука его никак не могла нащупать. Постепенно мои глаза привыкли к потемкам, я разглядел входную дверь, прикрывающий ее тюль, шкаф… Да, шкаф. Он стал чуть шире. Кто-то стоял, не двигаясь, возле шкафа и смотрел на меня. Наконец, моя рука нащупала телефон, я нажал первую попавшуюся клавишу и направил слабый луч света настоящую фигуру. Это был Шест. Или, скорее всего, гулу в теле Шеста.
Я лихорадочно стал соображать, как спастись. Прыгать из окна нельзя — пятый этаж. Дверь заблокирована. Кричать? Точно, закричать. Это же общага, кругом полно людей. Я тут же вспомнил всех соседей, которых я видел в ближайших комнатах, — матери-одиночки, сантехники-алкоголики и водители-селюки, которые не отзовутся, даже если их самих начнут резать.
— Я получил твою эсэмэску, — я сделал секундную паузу, — Дима. — Но Шест ничего не ответил. — А как ты вошел сюда, дверь ведь заперта изнутри? — Но опять на мой вопрос не прозвучало никакого ответа.
Шест стоял молча и не двигался. Тогда я тоже замолчал. А действительно, как он вошел?
— Тебе нужно уснуть.
— Что? — я переспросил, хотя отчетливо услышал, что он сказал. Мое сердце учащенно забилось.
— Тебе надо уснуть, — и Шест, наконец, направился в мою сторону. — Не бойся, Витя, я тебе помогу, — голос и интонация Шеста не были агрессивными, скорее, командно-вежливыми настолько, насколько это умел когда-то делать Дима Обухов.
Шест приблизился ко мне вплотную. Все мое тело сковал страх, я не был уверен, что смог бы сейчас, даже если бы захотел, закричать. Я сумел заставить себя еще раз нажать на кнопку телефона, и лицо Шеста попало под луч света. Меня всего передернуло. Его лицо было в больших синих пятнах, а мой нос уловил вполне отчетливый запах гниения. Шест выглядел очень плохо. Он наклонился прямо над моей головой, от чего запах стал просто невыносим, и проговорил еще раз:
— Ты сейчас уснешь. Только прочитаешь одно стихотворение. И уснешь.
— А если я не смогу уснуть?
— Тогда я тебе помогу.
— Ты меня успокоил.
Шест протянул мне потрепанный листок бумаги.
— Что это?
— Стих. Читай. Прямо сейчас.
— Димка, в темноте читать неудобно. Понимаешь? Букв не видно.
Шест уставился на меня тупым взглядом. От прежнего Игоря Шеста ничего уже не осталось, передо мной стоял самый натуральный Дима Обухов, который как при жизни, так, похоже, и сейчас особым умом не отличался. Наконец он с трудом поднялся и, быстро пройдя к двери, нажал выключатель. Комнату озарил яркий белый свет. Только теперь я увидел, как чудовищно выглядел Шест. Его лицо, руки, тело были в иссиня-черных пятнах. Белки превратились в два тягучих ядовито-желтых овала. Все движения Шеста были исключительно выверенными.
— Читай. Теперь читай.
Я развернул листок, который вручил мне Шест, и стал читать стих, написанный красивым почерком: «Сегодня большой упадок…»
— Вслух читай, — Шест приблизился ко мне вплотную и встал над головой.
— «С-сегодня б-большой упадок…», — я начал бубнить себе под нос, еле выговаривая слова.
Обухов положил мне руку на плечо, от чего мне стало безумно противно, и крепко сжал его. Боль была настолько сильной, что я чуть не выронил листок со стихотворением. Похоже, физической силы у этой твари оставалось достаточно.
— Витя, читай стихотворение. Я могу сделать так, чтобы ты его прочитал, ощущая очень сильную боль. Но ты ведь толковый парень? Читай, Витя, — Шест убрал руку с моего плеча. Боль сразу же отступила, но читать вслух стих мне расхотелось еще больше.
Я поправил очки на носу и начал:
— «Сегодня большой…»
В это время зазвонил мой мобильный. Я посмотрел на Шеста, тот никак не отреагировал.
— Одну секунду, — я взял телефон, но вместо того чтобы отключить его, как мог подумать Шест, я нажал кнопку вызова. — Да.
— Сыночка, где ты? Почему ты три дня не берешь трубку? Я вся извелась. С тобой все в порядке? — Звонила мама, ее материнское чутье подсказывало, что со мной в последние дни было как раз не все в порядке.
— Все в порядке. Это Анилегна, — последнюю фразу я адресовал уже Шесту, но произнес в трубку.
Шест смотрел на меня, пытаясь что-то сообразить, моя мама на том конце телефона молчала. Никаких вопросов вроде: «Какая Анилегна?» — или: «Ты в своем уме?» — не последовало. Она знает, кто такая Анилегна. Я продолжил говорить в трубку: — Анилегна, слушай. Тут ко мне пришел Игорь Шест, в которого вселился Дима Обухов. Ну, в общем, Обухов стал гулу. Так вот, сам Шест выглядит очень плохо. И хочет, чтобы я прямо сейчас вслух прочитал какое-то стихотворение, а потом заснул.
На том конце по-прежнему была тишина (я даже испугался, не прервалась ли связь), которая вскоре была нарушена голосом мамы. Мама говорила очень взволнованно, я это чувствовал, но при этом в ее интонации не было совершенно никаких ноток истеричности. Пожалуй, так говорит хирург, требуя у медсестры очередной инструмент во время сложной операции.
— Сынок, не вздумай читать это стихотворение. Ни при каких обстоятельствах. Прочти сейчас ему то, что я тебе продиктую.
— Ага. Сначала это стихотворение, а только затем то, что хочет Обухов? — я это проговорил опять больше для Шеста, увидев в его взгляде недобрые намерения.
Мама все поняла и никак не прокомментировала последней моей фразы. Мне в ухо доносились хлопанья шкафчиков стенки, мама что-то торопливо искала.
