Усмешка Люцифера - Корецкий Данил Аркадьевич

— Так ведь колесо! — капитан ткнул пальцем в окно. — А вокзал там! — Он показал на противоположную сторону.

Где-то с минуту таксист не издавал никаких звуков, только ниже склонился над баранкой.

— Умные какие все стали! Учить меня будет, где вокзал! Ага, конечно! — проворчал он. — А что проспект перекопали, не заметил?

— Какой проспект?

— А вот такой!

Раздался резкий визг тормозов. Капитана Короедова швырнуло вперед, на спинку сиденья. Портфель слетел с его колен, а сам он ударился подбородком обо что-то твердое и острое, так что искры посыпались из глаз… Потом откуда-то появилось лицо таксиста в неожиданном нижнем ракурсе, далекое и расплывчатое и в то же время показавшееся капитану удивительно знакомым… Но его тут же заслонил огромный кулак с кастетом.

— Лежи тихо, сука! — услышал Короедов. И опять искры. И темнота.

Такой же дом, как в Мамырях, такая же скамейка, стол… Как в кошмарном сне. И он на том же самом месте сидит. Вроде бы. Только ни водки, ни карт на столе, и в окно светит солнышко, и компания перед ним другая… По крайней мере, того огромного человека, похожего на облаченную в штаны и рубашку гориллу, только страшнее, капитан Короедов не помнит. Ему даже больно на него смотреть, настолько он огромный и жуткий. И что делать?.. Табельного оружия-то при Короедове нет — отобрали, сволочи. И оружие отобрали, и пакет с деньгами. Что из этого хуже, он даже сообразить не мог.

— …А я ему впариваю, значит, пургу всякую, пятое-десятое, а сам на Ленинский свернул, — журчал голос таксиста Витька.

«Значит, ты не только таксист, но и бандитский пособник! — подумал капитан. — Ну и гад!»

— Еду и думаю: ни хрена себе, сдернуть хотел со всем баблом, лягаш вонючий!.. А с долгами кто рассчитываться будет?!

— Это чего, Мить, тот самый мент? — перебил его человек-горилла.

— А кто ж еще, — сказал Хваленый, пересчитывая пятидесятирублевки и складывая их стопками на столе. — Сегодня как раз месяц, как он мне десятку проиграл. Выжучивался, сука, отдавать не хотел… А я сразу понял, что золотишко из музея толкать будет, деваться-то ему некуда. Только боялся, что сбежит. Вот и приставил Витька присматривать…

Он уложил в стопку последнюю купюру и сказал:

— Пятнадцать тыщ без полтинника…

Витек положил на стол новенькие пятьдесят рублей.

— Вот, это он со мной расплатился.

— Ты знаешь, что бывает с теми, кто долги не отдает? — хмуро поинтересовался человек-горилла.

— Так ведь я вот… Отдаю… — выдавил Короедов.

— Ага. Когда тебя за холку взяли!.. Где взял бабки, чмо?

Короедов старался не смотреть в маленькие немигающие глазки — смертельные амбразуры, просто не мог в них смотреть. И поэтому уставился в стол.

— Получил, — сказал он тихо.

— От кого получил? Зарплату мусорам выдавали, что ли?

Витек захихикал. Короедов вытер под носом связанными у запястий руками и попытался объяснить:

— Это один из ваших… Не знаю, как его звать, не назвался… Мы договорились, что этой ночью я сигналку отключу, а он шапку Мономаха с витрины дернет… Ну а по факту, он меня обманул…

— Из каких это «из наших»? — поинтересовался горилла, развернулся к Хваленому, подозрительно глянул. — Твои?

— Да ты че, Голован? — возмутился Хваленый. — Мои архары под веником сидят, они без моего согласия на такое дело в жизни не подпишутся!

Голован снова повернулся к Короедову.

— Шапка Мономаха, говоришь? Это такая… Мохнатая, типа корона? Иван Грозный типа, да?

Короедов утвердительно кивнул.

— И где эта шапка?

— У него, у этого… Он с ней ушел, сбежал. Обещал, что у него копия есть, а сам ушанку старую бросил… Мне теперь «вышка» светит!

— «Вышка»! — презрительно передразнил таксист Витек. Голован тяжело глянул, и он умолк.

— Как выглядит этот фуфел? Сколько лет?

— С бородой такой. Крепкий, пижонистый. В очках дымчатых… А потом он все в маске был, лица не видел. Сказал, он лучший спец в Союзе по музейным кражам…

Бандиты переглянулись. Хваленый пожал плечами.

— Залетный кекс, что ли? — сказал он.

Голован насторожился.

— Лучший по музеям?

— У него еще перстень был на пальце, — вспомнил Короедов. — С львиной мордой! И камень такой в пасти, черный…

Лицо человека-гориллы мгновенно налилось краской, словно внутри у него лопнула какая-то артерия. Он схватил капитана за ворот кителя, поднял и встряхнул.

— Студент! Это Студент, да? Где эта сука?

— Сбежал, я ведь говорю… — пробормотал Короедов. — Он должен был в зале спрятаться и сидеть тихо, ждать, а он, наверное, свинтил как-то по-хитрому…

Голован еще разок тряхнул его и швырнул на скамейку.

— А ну давай, говори толком и по порядку. Что там за дела у вас со Студентом?

Короедов, избегая смотреть Головану в глаза, принялся рассказывать. Толком и по порядку. Как познакомился, как отдал дубликаты от решетки полуподвала и электрощитовой. Как Студент вручил ему деньги и укрылся в санях. И как потом в витрине появилась ушанка, а Студент исчез. Когда он закончил, Голован посмотрел на Хваленого.

— Что думаешь?

— Думаю, он никуда не выходил, — сказал Хваленый. — Где-то там прячется, сука.

— И я так думаю.

Голован повернулся к капитану Короедову.

— Во сколько открывается твой музей?

Глава 4

Конец «короля воров»

Сидеть в тесном и душном возке, изготовленном без малого триста лет назад, было не очень комфортно. «Лягушонка в коробчонке», — вспомнилось откуда-то из детства. Понятия об удобстве в XVII веке были довольно странными: всюду обивка из шелка, серебряные гвозди, украшения-кренделя, а вот сиденья — узкие, и ноги деть некуда. И пахнет как в гробнице.

Студент и не собирался здесь рассиживаться. Уже через десять минут после того, как затихли вдали шаги охранника, он выбрался наружу. Впереди целая ночь, но и ее могло не хватить. Времени в обрез.

Натянул перчатки (перстень надел поверх — на удачу), влез ботинками в толстые шерстяные носки, чтобы не шуметь. Вышел в четвертый зал, нашел нужную витрину. Глаза привыкли к темноте, ему не пришлось включать фонарик, чтобы увидеть шапку Мономаха, покоящуюся на обитой бархатом подставке. Она вроде как даже сама светилась. Загадочная, прекрасная. Бесценная. Его шапка.

Прикоснулся к стеклу витрины, словно поздоровался. «Потерпи еще немного, я скоро». А вот теперь ему понадобится свет. Точечный, узконаправленный, чтобы не спугнуть капитана Короедов, который пересчитывает, наверное, в поту и сладкой истоме свои кровные рубли.

Он закрепил на голове обруч с фонариком, внимательно осмотрел стекло, стальную раму, постамент витрины, верхнюю часть. Вырезать «балеринкой» круглое отверстие, как он проделал это в Эрмитаже, нельзя: как только этот лох включит сигналку — тут же заревет сирена из-за нарушения целостности периметра, запечатают все входы-выходы, и ему отсюда не уйти. А без тревоги отсутствие ценности все равно заметят, но хотя бы пройдет какое-то время. Он надеялся на это.

Достал из сумки алмазный резак, сделал несколько пробных надрезов вдоль стальной рамы. Постучал согнутым пальцем, прислушался. Результат не воодушевил. Стекло толстое, вырезать витрину придется до полудня.

Ладно. Дальше. Неспешная прогулка пучка света по раме, по периметру, вверх-вниз, влево-вправо. Нашел наконец. Личинка замка — крохотная, с небольшую монетку. Это абсолютно ни о чем не говорит, потому что сам замок может оказаться сейфовым монстром с двухключевой системой отпирания и десятком уровней защиты от взлома. Или еще посерьезнее, с какой-нибудь электроникой… Он бы, может, и рискнул, и попробовал, будь у него в запасе вторая попытка. А так придется действовать наверняка.

Еще несколько минут поисков. Маленькие плоские головки штифтов, на которых держится замок, сливаются с рамой. Цвет один в один. Зазоров нет. Кончиком победитового сверла он провел несколько легких линий вокруг личинки. Зацепил один штифт — на нем царапина отсвечивала чуть-чуть менее ярко. Царапнул еще в том же месте. Точно. Очертил головку, поставил в центре метку. Точно так же нашел остальные штифты — всего шесть штук. Потом начал высверливать их бесшумной дрелью с ручным приводом — любимым инструментом «медвежатников». Сжимаешь пальцами рычаг на круглой ручке, похожей на ручку мопеда, внутри тихо жужжат шестерни, вращается шпиндель с тонким, как игла, алмазным сверлом, на пол летит мелкая металлическая пыль, насыпается горкой. Горка увеличивается. Вторая, третья… Шестая. В ход идут более крупные сверла, сворачивается серпантином ровная стружка. Пальцы одеревенели, плечо ноет от напряжения. Кажется, еще чуть-чуть, и рука отвалится.