Идол липовый, слегка говорящий - Бахрошин Николай

– А местные считают идола чем-то вроде бога, – заметил Саша.

– Ну нет, бога-то он им не заменяет, – возразил Иннокентий. – Я за этим слежу. Скорее, третья сила, охраняющая и оберегающая.

– Дух Ханси, исполняющий желания?

– Ну уж нет! Черта лысого им, а не желания! Им дай волю, они такого нажелают – сами не рады будут. За этим я тоже слежу. Для того и приставлен к идолу.

– В качестве хорошего человека?

– И так можно сказать, – согласился Иннокентий.

– А если идол попадет в плохие руки? – спросил Саша.

– Может. Только идол ведь тоже не бесчувственный. Даже слегка говорящий, как ты знаешь. И ему не безразлично, в какие руки он попадет. Не завидую я тогда плохим рукам. В лучшем случае, он сделает их хорошими.

– А в худшем?

– В худшем – никаких рук не останется. И ног тоже… Просто кое-что я не могу пока тебе объяснить. Не потому, что не хочу, просто не поймешь…

Они опять помолчали, пуская табачный дым.

– Откуда же оно взялось, это устройство? Или эта субстанция, как ты называешь? – спросил Саша. – Это я смогу понять?

– А вот этого я, мил друг, не знаю. И сам не знаю, и тебе не скажу. Взялось, значит, откуда-то.

– Ну, ты – специалист, тебе виднее, – ехидно заметил Саша.

Иннокентий, гася папиросу в консервной банке, не ответил. Они еще посидели на лавочке. Помолчали, глядя на красные остатки солнца, проваливающегося между деревьями.

– Слушай, а его можно уничтожить, этого идола? – вдруг спросил Саша.

Иннокентий насмешливо покосился на него, но ответил серьезно:

– Каждый Хранитель рано или поздно пытается его уничтожить.

– И что?

– Как видишь. Я уже восьмой по счету Хранитель. А за мной будет девятый.

– А кто?

– Тот, кто придет за мной, – значительно сказал Иннокентий.

Так сказал, словно обрубил все последующие вопросы на эту тему.

*

Да, они много разговаривали в эти дни. Только и делали что разговаривали…

– Можно сказать, в моем лице ты имеешь дело с живой историей, – неожиданно сообщил Иннокентий.

– И сколько же тебе лет? – поинтересовался Саша.

– Сколько лет?.. – Инокентий всерьез задумался. Подобрал сухую ветку, расчистил носком сапога землю перед собой и начал увлеченно вычерчивать что-то арифметическое. – Сейчас посчитаю… Если быть точным в пределах плюс-минус, то мне, пожалуй, сто шестнадцать, нет, сто семнадцать… Так, сотню откидываем, девятнадцать на ум пошло… А сейчас какой год, кстати?

– От Рождества Христова? – уточнил Саша.

Он недоверчиво наблюдал за каракулями Хранителя. А как прикажете, если сотни лет небрежно откидывают прямо на глазах? Шутит опять? Разыгрывает?

Нет, играет, конечно, он всегда немного играет, уже понимал Саша. Словно подтрунивает слегка, но не явно, без зубодробительного, лошадиного гогота. Слегка. Незаметно с первого, как и со второго взгляда. Вот такое своеобразное чувство юмора, тонкое и острое, как комариный писк над подушкой.

– Давай, вали от Рождества, – согласился Иннокентий. – Прямо от самого Рождества и начнем. Там тоже, конечно, все напутано до невозможности, но можно и от Рождества, почему нет… А другие летоисчисления не хочешь взять?

– Хочу. Только я их не знаю. Может, ты знаешь? – сообщил Саша тоже не без доли иронии.

– Знаю, – легко согласился Иннокентий. –

В принципе, каждый образованный человек должен их знать. Но об этом потом. После потолкуем. Так какой год, говоришь, на дворе?

– С утра был 2007-й. От рождества Христова, не подумай, что до.

– Ага! – глубокомысленно заметил Хранитель. – Значит, правильно… Итак, я родился в позапрошлом веке, в 1891 году от Рождества Христова, в семье потомственного дворянина Захарьина, проживающего по отставке с гражданской службы в городе Костроме. Рассказать?

– Расскажи конечно, – подтвердил Саша.

– Скажу откровенно: своего дражайшего родителя я бы не назвал порядочным человеком, – начал Хранитель. – Есть, знаешь, такой сорт людей, к которым прилагательное «порядочный» применяется только вкупе с использованием существительных из мира фауны. Например, порядочный осел или порядочная свинья. Мой папенька, упокой Господь его грешную душу, прослужил всю жизнь по строительному ведомству и, не выйдя в большие чины, тем не менее, в отставку отправился миллионером, миллионщиком, как тогда говорили. Значит, брал взятки, причем много и регулярно. А уж порол он нас, своих детей, только свист стоял! Бывало, построит по росту всех четверых братьев мал мала меньше, с правой руки – Библия, с левой – шайка с замоченными розгами, и давай выпытывать, кто какие шалости натворил за день. Причем каждый, во спасение собственной задницы, должен был докладывать о прегрешениях брата. Как сейчас помню, выпьет рюмочку, корочкой ржаного занюхает и начинает сопли на кулак мотать. К чему я это говорю? Надо признать, от отца мне достался достаточно скверный характер…

*

Так Саша узнал биографию Хранителя идола. Не простая была биография. Как не простым был весь ХХ век, накануне которого его угораздило родиться в приволжском имении.

Помотал, значит, его век минувший. Прополоскал в своем бурном течении, продраил с песочком и мелкой галькой. С его слов, разумеется. Глядя на этого крепкого мужичка с интеллигентской бородкой, в которой соль умеренно перемешалась с перцем, трудно было поверить, что перед тобой исторический старец, доживающий двенадцатый десяток лет, живой свидетель смены эпох, участник больших побед и мирового позора бывшей Российской империи…

Конечно, с событийной точки зрения жизнь будущего Хранителя оказалась богатой на приключения. Стремясь избавиться от отца-тирана, Иннокентий рано ушел из дома. Поступил в кадеты, потом стал юнкером, потом – офицером. Первую мировую встретил в драгунском полку. Сражался честно, зарабатывал свои кресты и медали, до полного Георгиевского банта не хватило последнего крестика, пожаловался он. Но три раза был произведен в следующий чин и к 17-му году был уже подполковником и заместителем командира полка, весь из себя, при усах и шпорах, молодой и отчаянный, как болт с крыльями.

Революции он не увидел – получил контузию и попал в плен в кавалерийской разведке боем. От немцев бежал окольным путем, аж через всю Европу, Египет, Турцию и Тифлис, нынешний Тбилиси. А когда в 18-м вернулся на родину, так лучше бы не возвращался. Массовый психоз и всеобщий бардак. Но, скорее всего, как он сам говорил, благодаря предыдущему вояжу не оказался он потом в эмиграции вместе с белыми. Заранее нахлебался чужого гостеприимства – хватило.

– Сейчас о революции говорят по-другому, ругают ее на все лады, а ведь идея-то была, Сашок, ох, какая красивая была идея! Жить лучше, чище, светлее, новая жизнь с понедельника, без водки и надоевших дрязг, какой русский не подпишется на подобную благодать? Многие уже забыли, что к октябрю 17-го революция, как таковая, давно уже свершилась, просто новое правительство оказалось бездарнее всех мыслимых пределов. Вроде того, как в конце того же века на смену демагогии Горбачева пришла тупая истерика Ельцина. Захват власти большевиками многие ведь очень долго не принимали всерьез – аллергическая сыпь на коже, не больше… Именно это помогло им укрепиться…

Очень скоро его мобилизовали в Красную армию, оттуда он перебежал к белым, потом был у зеленых, дальше – сменил документы и опять покраснел. Гражданскую войну закончил красным командиром полка на Дальнем Востоке. В 25-м, когда начали вычищать из армии бывших офицеров, его посадили. На сам Соловецкий остров он не попал, не удостоился, но оказался неподалеку. И скоро бежал.

– Тогда ведь почти все еще надеялись на здравый смысл, мол, возобладает, разберутся, поймут, не может быть иначе, потому что просто не может быть. Нужно только чуть-чуть потерпеть. Это затягивает, Сашок, только разреши себе потерпеть, дай слабину и уже не остановишься, так и покатишься вниз. Так и катились бывшие вожди революционных кружков и отставные господа, превращались в бессильную лагерную ветошь. А я в лагере сразу понял – надеяться не на что, нужно выживать самому любыми путями. Уходить, пока еще есть силы. И желательно как можно дальше оттуда. Немецкий плен научил, наверное, да и последующие скитания. Именно тогда я понял, что с государственными машинами в лоб бодаться не стоит, тут нужно просачиваться сквозь щели. А они всегда есть, везде, в любом механизме. В этом было мое огромнейшее преимущество. Один против всех – это сильная позиция. Когда за плечами одни кресты на могилах, а впереди – пропади все пропадом! На свою смерть – плевать, от чужой – тем более не вздрагиваешь… Попробуй, удержи такого…