Ольга Михайлова - Гибельнве боги
Джустиниани почувствовал головокружение, осторожно прошел между стульями к боковой скамье, он хотел обойти ее и выйти в притвор, рассчитывая, что свежесть воздуха прогонит недомогание. Но навстречу ему по центральному проходу шел Андреа Пинелло-Лючиани. Джустиниани хотел было обойти его, но ему снова стало дурно, не приветствуя Пинелло-Лючиани, он вцепился в подлокотник ближайшей скамьи и почти без чувств упал на нее, отвернувшись к колонне. Несколько мгновений сидел, закусив губу, потом в глазах его чуть просветлело, он бросил взгляд на алтарь, увидел в нефе обеспокоенного отца Джулио.
И тут вдруг раздался жуткий звенящий крик.
Джустиниани, испуганно повернувшись, вздрогнул, вжался в скамью и увидел, что Пинелло-Лючиани, закричав, внезапно упал лицом вперед. К нему было бросились, но тут же и расступились: судороги, пугающие и беспорядочные, потом более резкие и равномерные сгибания его рук и ног отпугнули всех. Голова несчастного откинулась назад и судорожно дергалась, перекашивалось лицо, глаза вращались, конвульсивно двигались челюсти.
— Он эпилептик, осторожно, — пробормотала донна Леркари, прячась за спины мужчин, — это быстро проходит…
Однако не проходило: в горле мессира Андреа слышалось клокотание, появилась пена изо рта, окрашенная кровью. Но судороги не ослабевали.
Господи, падучая… Винченцо закусил губу: несчастный был столь жалок, что у него сжалось сердце. Тут Джустиниани почувствовал на своем плече чью-то руку, обернулся, увидел монаха, который звал его за собой. Винченцо с трудом поднялся, мельком увидел, что на него со странным испугом смотрит Джованна, но не остановился, а поспешил за Джулио в крипту. Там монах подтолкнул стул ближе к камину и налил вина. Джустиниани благодарно промычал что-то, сел и залпом выпил.
— Что с тобой там было, Ченцо? Ты был белей колонны, смотрел как мертвец. И что ты сделал с этим человеком?
— Ничего, — пробормотал Джустиниани, — я просто увидел…кошмар. Я вижу болезни, свечение на человеке… Господи Иисусе, что творится?
— На тебя не похоже. А этот почему упал? Он стал корчиться, едва тебя увидел. Почему?
— Потому что у него падучая. Я и не знал. Дай еще вина.
Монах отошел за вином, а на пороге крипты неожиданно показалась Джованна, окинув его испуганным взглядом.
— Что вам нужно, Джованна?
— Вам… вам не плохо?
Джустиниани утомленно вздохнул, но при Джулио не хотел спорить с девицей.
— Нет, со мной все хорошо, попросите Елену завести вас домой. Я немного задержусь здесь.
Девица с минуту нерешительно помедлила, потом ушла.
— Это и есть твоя воспитанница? — монах опустил глаза.
— Да, крестница Джанпаоло. Господи, он все еще кричит? — сверху и вправду донесся крик. Джустиниани содрогнулся.
— Он странно смотрел на тебя, — бросил монах, наливая ему стакан, — словно убить хотел, потом упал…
— Что хотел убить, точно, но не здесь же… — Джустиниани встал, засунул мерзнущие пальцы в карманы и вдруг окоченел от ужаса. Он нащупал в кармане холодный металл и… и… Он ринулся к столу, вынул из кармана портсигар и — истрепанный вольт Пинелло-Лючиани. — Чёрт возьми…
Он с ужасом понял, что произошло: дома он просто сгреб портсигар и вольт, не глядя, в карман, а потом…
— Не поминай нечистого в божьем храме. — Отец Джулио, заметив его волнение, подошел к столу, — это — портсигар? Ты же не куришь, зачем? А это что за тряпка?
— Это не тряпка… Портсигар… а, это память об отце. — Джустиниани тяжело плюхнулся на стул, — я, стало быть, ошибся. Я сел на скамью, мне просто дурно стало, и придавил вольт портсигаром. Это из-за меня он корчиться начал.
— И такую же безделушку ты переломил — того, кто сейчас во гробе?
Джустиниани, закусив губу, кивнул.
— Это, воля твоя, дьявольщина.
— Ясное дело, Джулио.
— Три таких припадка подряд — и он отправится на тот свет…
— Сам знаю, — покладисто согласился Джустиниани.
Ему было плохо. Мир казался сотворенным эпилептиком. Душа в теле сотрясалась в конвульсиях. «Наша звезда — это отвратительная коростная жаба среди звезд, а люди — всего лишь коросты, короста на коросте. Они корчатся, трясутся и бредят, не понимая ничего из того, что с ними происходит…», зазвенело у него в ушах. Он яростно мотнул головой. Что за мерзость пытается влезть в него? Свет мерк в глазах.
— Что с тобой, Ченцо? — монах стоял возле него на коленях, пытаясь заглянуть в лицо.
— Бред… В голову лезет несусветный бред. Это не мои мысли.
Лицо монаха побледнело. Но Джустиниани уже пришел в себя.
— Проклятие для человека — мысль, которая не желает преобразиться в молитву. Разыгравшись, она перекашивает тебя и уродует. Это были не мои мысли. Это были… Это были мысли дьявола.
— И ты вдруг стал видеть чужие болезни?
Джустиниани поднял глаза на духовника.
— У тебя щиколотка была растянута правая, мениск на левом колене не в порядке, ключица болит — недавно ударено.
— Все это, сын мой, дьявольщина. Господь попускает людям болезни и скорби для искупления грехов, для изменения порочного жития, за грехи родителей болеют дети, чтобы горе сокрушило их безумную жизнь, заставило опомниться, а так же для недопущения к злым и гибельным поступкам. Нужно, заболев, в смирении принять волю Божью, осознать свою греховность, покаяться и изменить жизнь… На что тебе этот пустой дар?
Джустиниани завел глаза к потолку.
— Господи Иисусе, что ты мне прописи-то рассказываешь? Я, что, хотел этого? Говорю же тебе — чёрт знает что творится! Мало мне покойников с того света! Я вижу в зеркале, как старуха пьет силу и молодость из юной красотки, в карты приходит беспроигрышная комбинация — и это трижды после перетасовки полусотни карт! Женщины в свете смотрят так, словно готовы отдаться мне тут же! Я ломаю в гневе безделушку — и тот, кого она изображает, погибает! Причем, у него поломан позвоночник именно в том месте, где я переломил его! Еще и неуязвимость тебе приписывают! — взорвался он. — Впрочем, это вздор. А тут люди начинают проступать насквозь! Я вижу все недуги. А ты говоришь — «на меня не похоже!» Это черт знает на что похоже… Я понимаю, стоит хоть раз воспользоваться всем этим, и за мою душу никто не даст и ломаного гроша. Мне без того-то тошней некуда, так еще и ты с проповедями…
— Ну, прости, сын мой, однако, — монах смотрел обеспокоенно, — ты от безделушек этих чертовых избавься, а то мало ли кого ненароком еще придавишь…
— Избавлюсь, — Джустиниани был утомлен и выглядел убито. — Ну, дядюшка, ну, удружил…
