Ирина Баздырева - Песня волка
Дернув руками и ногой, как если бы она плыла в воде, Эшли пролетев сквозь крышу, вынырнула наружу. Демон неподвижно сидел у порога и она осторожно подлетела поближе. Присмотревшись к нему, девушка различила грязноватую ауру с черными и бурыми вкраплениями, а когда он шевельнулся, она пошла дрожащими волнами, словно заколыхавшийся студень.
Зависнув за его спиной так, чтобы он не смог ее обнаружить, держась безопасного от него расстояния, Эшли попыталась вызвать в памяти образы детства. Но присутствие демона подавляло и отвлекало. И когда она уже бросила стараться, поняв, что все равно ничего у нее не получиться, память вдруг погрузила ее в яркую и реальную картину детства.
Она сидит на залитой утренним солнцем кухне и завтракает перед тем, как отправиться в школу. Она пьет молоко с любимым овсяным печеньем. Мама, обернувшись к ней от плиты, с нежностью смотрит на нее и Эшли знает, что так и должно быть. Она торопиться допить молоко, потому что в школе дожидается Алекс, ее лучшая подружка. Сегодня Эшли поменяется с ней картинками из мультяшек, которые обе обожают и собирают. У Эшли появятся картинки рыжеволосой Русалочки, и она увидит, как обрадуется Алекс Спящей красавице, которую отдаст ей Эшли. И конечно, когда объявят оценки контрольной по английскому языку, у нее будет стоять отлично. Она заново пережила те чудесные, беззаботные минуты.
Прогалина перед хижиной осветилась так, будто действительно наступило то далекое утро ее детства, когда она была абсолютно счастлива. В мозгу Эшли слышались отчаянные вопли воздушных существ, пытавшиеся укрыться как-нибудь и где-нибудь от непонятного, яркого и радостного, что грозило выжечь их. От размытых временем ощущений, воспоминаний далекого детства демон завизжал, испытывая муку. Он ощетинился, вздыбив на спине когтистые наросты и развернувшись к ней, взглянул на Эшли пронзительными маленькими глазками, и на нее накатила волна беспросветного, тяжелого отчаяния. Яркий свет, заливший поляну опал, потускнел и угас. До чего, все-таки глупы и никчемны все эти воспоминания. Что они могут изменить? Чем помочь? Какой от них прок? Незачем забивать ими голову. Что она вообще здесь делает? Не лучше ли вернуться в тело и обрести покой, вечный покой. Она так устала. Умереть…
Умереть? Нет, нет, ей нельзя поддаваться отчаянию. Ждущий у Дороги предупреждал ее, что демон будет внушать нечто подобное. Помоги мне, шаман!
Сноп искр брызнул из светящегося проема двери. Демон уворачиваясь от них, бросился к колоде, укрывшись за ней. А блестящая, переливающаяся россыпь окутала Эшли. Ее голова избавилась от стиснувшей ее тяжести. Жесткие, скребущие душу мысли и сомнения исчезли, словно выметенный мусор. Вместе с ними ушло гнетущее чувство безнадежности, давившее на нее холодной тяжестью.
Вдруг глубокий, бархатный голос Стенли произнес:
— Ты сделал неправильный выбор, Эшли. Что бы тебе не дать мне воли?
В мутной ночной тьме поблескивали красными отблесками его глаза.
— От тебя требовалось кое-что не заметить и просто пойти со мной. Я бы тебя не тронул. И за эту малость ты могла получить много, очень много: богатство, власть, Гарди, — говорил демон, устроившись на колоде. — Ты бы купалась в роскоши и единственное, что обременяло бы тебя, это светские разговоры. Однако, я могу дать тебе еще один шанс. Еще не поздно получить все это. Не мешай мне разделаться со стариком. Что тебе до недалекого дикого индейца? Зачем тебе эта грязная дыра? Ты ведь мечтаешь быстрее убраться из нее. Дай мне свободу… Отойди… постой в сторонке. Хочешь я останусь Стенли?
Эшли ужаснулась. Ее захлестнуло отвращение.
— Почему? — обиженно протянул голос. — Почему, нет?
При этом морда урода оставалась неподвижной маской, а глазки не меняя своего злобного выражения, настороженно следили за каждым ее движением.
— Вспомни! — страстно воскликнул голос. — Щит Отца Волка пролежал на столе в твоей квартире целую ночь и разве я тронул тебя. Хотя, тогда я уже был достаточно силен, чтобы ненадолго покинуть свою тюрьму. И ведь я был голоден, очень голоден. Но я не тронул тебя. Нет. Как ни манила меня к себе твоя плоть. Такая сладкая, нежная…
"Зато, ты обломался на Роне" — насмешливо подумала Эшли. И тут демон стремительно бросился на нее. Перепуганная Эшли растерянно заметалась. Воздушные существа прыснули от нее в разные стороны, как мальки от крупной рыбины, до этого плотной массой сгрудившейся вокруг нее. Ее захлестнуло что-то сильное, жесткое, непреодолимое, шедшее от демона и потянуло ее, бьющуюся, к нему.
Демон перехватил серебряную нить, соединяющую Эшли с ее телом и, она с ужасом увидела, как он перекусил ее. Она беспомощно болтала руками и ногами, плюхала ими и гребла, пытаясь достичь хижины, но эфирные существа опять сгрудившись вокруг, отталкивали ее обратно, все дальше от цели.
Демон словно зверь, изготовился к прыжку, поставив торчком островерхие уши, уперся передними лапами о землю, приготовился настичь свою жертву.
— На помощь, Ждущий у Дороги! — взмолилась насмерть перепуганная Эшли.
Из дверей вырвалось багровое, похожий на длинный кнут, заклятие, обвило ее за щиколотку и потянуло к хижине.
Пронесясь через плотную, но податливую толпу воздушных существ, Эшли очнулась в освещенной комнате и освобожденная от кнута заклятия, зависла под потолком. Оборванная серебряная нить болталась внизу возле самого пола, потускневшая, пока еще, на месте обрыва. Физическое тело Эшли все также безжизненно вытянувшись лежало на топчане. Светлые волосы разметались по подушке. Голова безвольно опустилась к плечу. "Я умерла! — в панике решила Эшли, глядя на саму себя. — Нить оборвана и мне уже никогда не вернуться в свое тело".
Шаман стоял над нею, склонив свою медвежью голову. Зачем он покинул защитный круг, ведь уже ничего нельзя сделать? Но он аккуратно поднял обрыв серебряной нити, что свисала с топчана, потом подхватил на ладонь тот конец, что свисал с эфирного двойника Эшли, беспомощно наблюдавшей сейчас за происходящим с высоты потолка, пока ее не отвлекло колыхание занавеса света, закрывавшей дверной проем.
Она с ужасом видела, как он тускнея, истончается, не подпитываемый больше заклинаниями Ждущего у Дороги. Сам шаман, не обращая внимания на то, как постепенно угасают линии пентаграмм и оседает, бьющая из них, стена света, закрыв глаза и подняв ладонь, вдохновенно тянул на одной и той же ноте, какой-то невнятный слог. Потом сложив ладони, соединил обрыв серебряной нити. Из-под них пробилось такое яркое свечение, что в его ореоле не стало видно самих ладоней.
