Диана Сеттерфилд - Беллмен и Блэк, или Незнакомец в черном
— Скажите, мистер Беллмен, — всех нас давно интересует эта тема, и в Лондоне ходит множество слухов, — кто этот загадочный мистер Блэк?
Вопрос был задан молодой женщиной, сидевшей на дальнем от него конце стола. Задавая его, она улыбнулась — розовый рот, белые зубы, голубые глаза с дразнящим блеском. При всем внешнем несходстве, она вдруг напомнила ему Дору, какой та была в детстве; и он потрясенно подумал, что его дочь сейчас примерно одних лет с этой женщиной, смеющейся и счастливой оттого, что удачно обзавелась мужем и теперь может ходить на званые обеды в васильково-синих шелках и позволять себе некоторые веселые вольности в разговоре.
— Да, да! — подхватили другие голоса. — Кто такой Блэк? Это всех так интригует!
Множество лиц повернулось к нему в ожидании.
— Блэк? Это просто слово, которое хорошо звучит в сочетании с именем Беллмен.
Дамы пришли в восторг, как будто он произнес нечто чрезвычайно остроумное.
— Всего лишь слово! — встрепенулась миссис Кричлоу. — Как я рада наконец-то это выяснить!
— Для звучности! — воскликнул кто-то на другом конце стола.
— Для солидности!
— Для поэтичности!
Все рассмеялись. И Беллмен тоже. Застольная беседа перешла на другой предмет.
Вечером, когда гости разъехались, миссис Кричлоу, причесываясь перед зеркалом, так и не смогла убедить себя в том, что прием полностью удался. Она планировала его как начало дружеских отношений. Она хотела, чтобы Беллмен стал частым гостем в их доме. Она рассчитывала сыграть ведущую роль в подборе ему жены — желательно, из числа своих родственниц… или по крайней мере найти такую женщину, которая впоследствии сможет быть полезной… Этот вечер должен был стать прелюдией к чему-то важному, однако перед самым уходом Беллмена, когда она уже приготовила фразу: «Полагаю, мы скоро увидимся вновь, мистер Беллмен?», эти слова вдруг застряли у нее в горле. Он все понял и взглядом поблагодарил ее за молчание.
— Неужели Беллмен все еще в трауре? — обратилась она к супругу. — Я не решилась его об этом спросить.
— Понятия не имею.
— Со смерти его жены прошло, кажется, года четыре?
— Примерно так.
— Или он в трауре по другому родственнику?
— Сколько помню, он всегда в черном, дорогая. Правда, я видел его только в магазине или по приезде в клуб прямиком оттуда. До нынешнего вечера мы не встречались в другой обстановке.
Она стянула волосы на затылке.
— А ведь ему не понравились наши шутки насчет названия фирмы, верно?
Вместо ответа до нее донесся храп.
Миссис Кричлоу принимала поздравления от конкуренток: ей наконец-то удалось залучить к себе в гости Беллмена, однако победа, увы, оказалась бесплодной. Сотню раз ей пришлось в подробностях описывать этот вечер знакомым, которые на нем не присутствовали: что говорил Беллмен, что он делал, что он ел.
— Он был само очарование, — всякий раз утверждала она.
Но чем больше она об этом говорила, тем сильнее было чувство, что она описывает привидение, химеру, какой-то образ сновидения. Да, с виду он был обычным мужчиной, довольно крупным и солидным, но при всем том было в нем что-то раздражающе нематериальное. И она не могла избавиться от мысли, что истинная сущность Беллмена заключена в чем-то ином.
— Как полагаете, у него есть женщина? — отважилась поднять щекотливую тему одна из ее подруг.
Может, в этом все дело? Может, ключ к сердцу Беллмена находится в руках какой-то тайной возлюбленной? Может, он состоит в связи с замужней дамой и оба вынуждены это скрывать? Или он в кого-то влюблен, но эта любовь безответна? Она продолжала гадать наряду со всеми прочими людьми своего круга. Что, если покойная миссис Беллмен по сей день живет в сердце супруга, тем самым пресекая поползновения новоявленных претенденток?
Жена галантерейщика обстоятельно рассмотрела все эти теории, попутно ожидая, что интуиция вдруг высветит какой-то ранее пропущенный ею жест Беллмена, проскользнувшую незамеченной фразу или мимолетное выражение лица и это даст ключ к разгадке. Но интуиция на помощь не приходила.
Подчиненные Беллмена также активно строили предположения. За работой швеи шепотом (не дай бог, услышит мисс Челкрафт) пересказывали все более невероятные истории о своем нанимателе и его возлюбленных. В столовой продавщицы обсуждали его внешность, склоняясь над тарелками с тушеной бараниной. Ходили слухи о некой вдове, которая часто посещала магазин и подолгу изучала товары, при этом бросая выразительные взгляды в сторону управляющего. Говорили, что Беллмен перед началом своих ежедневных инспекций отправлял посыльного разведать обстановку в торговых залах, и если там обнаруживалась эта женщина, он сидел в своем кабинете вплоть до ее ухода. Были и другие истории — как правило, глупейшие выдумки. Работницы находили его весьма привлекательным и мужественным, а кое-кому импонировали даже его нахмуренный лоб и сумрачный взгляд. Но большинство хотело бы видеть его более жизнерадостным; и практически все сходились во мнении, что хотя бы тень улыбки или намек на смех нисколько бы ему не повредили. Но какими бы ни были их романтические фантазии, при встрече с Беллменом во плоти среди бела дня мысли о флирте мигом улетучивались из девичьих голов.
А что же «девушка № 9»? Когда Лиззи по вечерам вешала платье на крючок за дверью своей спальни, она вспоминала о таком же точно крючке за дверью мистера Беллмена; а когда она забиралась в постель, ей представлялся мистер Беллмен, отходящий ко сну у себя за кабинетной перегородкой. У нее были свои причины желать, чтобы история с его внезапным появлением в ее старом жилище канула в забвение. Да и Беллмен ни единым намеком не показал, что он помнит о том случае. Не будь оставленных им на столе денег — увы, слишком поздно, чтобы оплатить услуги врача для ее ребенка, что, впрочем, лишь немного отдалило бы неизбежное, — она могла бы поверить, что все это ей приснилось. Ныне Беллмен вел себя так, словно ничего такого не было, и ее это вполне устраивало. Здешним девицам дай только повод — засмеют и задразнят; так что она старалась не привлекать к себе лишнее внимание. А в другое время, кроме как при отходе ко сну, она и не вспоминала о Беллмене. Ее ночные мысли касались уже иных предметов: молодого человека, который ее бросил, и дочурки, которую она потеряла. Порой моменты, которые ей вспоминались, были счастливыми, порой нет. В обоих случаях она плакала, но недолго: усталость быстро погружала ее в сон.
19
Конец рабочего дня в магазине всегда следовал заведенному сценарию. Если швеи наверху трудились, пока было достаточно дневного света (летом дольше, зимой меньше), то торговые залы неизменно закрывались ровно в семь. Учитывая, что продажам обильно сопутствовали печаль и скорбь — каковые чувства не ведут счет времени, — выполнение этого правила было делом нелегким и требующим четкой организации. В половине седьмого «утешительницы» (девушки, получившие эту работу из-за особо сострадательных лиц и умения деликатно утешить скорбящих) потихоньку покидали торговую зону, где оставались только «сочувствующие» (эти специализировались на ускоренном обслуживании покупателей). Без четверти семь они ненавязчиво — не сбиваясь с сочувственных интонаций — ставили клиентов перед необходимостью решительного выбора. Если те продолжали колебаться, за пять минут до закрытия в дело вступал сам мистер Хейвуд.
— Не спешите, мадам, — говорил он, — мудрое решение всегда лучше поспешного.
Эта сентенция сопровождалась скупым, но хорошо отрепетированным и недвусмысленно понимаемым жестом: мол, что значит лишний час размышлений в сравнении с вечностью, которая ждет нас всех? Разумеется, мистер Диксон и не подумает вас торопить, он будет стоять за прилавком и ждать — если потребуется, до скончания времен…
И всегда как-то так получалось, что без одной минуты семь выбор был уже сделан — как правило, в пользу более дорогого товара.
Ровно в семь Пентворт закрывал дверь за последним покупателем, всем своим видом выражая ему наиглубочайшие из всех возможных соболезнований, и поворачивал в замке ключ.
Тут наступал момент, когда утешительницы и сочувствующие испускали единодушный вздох облегчения. Они растирали затекшие ноги, прикрывали слезящиеся от усталости глаза, упирали руки в бока и с наслаждением потягивались. При этом рты их оставались на замке. Правило «ни болтовни, ни смеха» продолжало действовать и после закрытия магазина, сохраняя силу в радиусе пятисот шагов от него, так что все замечания личного характера можно было делать только посредством обмена взглядами или же шепотом вдали от ушей начальства. В любом случае этот период расслабления был недолгим, ибо за ним следовал, пожалуй, самый напряженный час рабочего дня.
