Г. Брюк - История, рассказанная перед концом света, или Черт с вами!
— Не моральные, — поправил меня черт.
— Но какие?
Черт опять вежливо покашлял.
— Дело в следующем, — сдерживая смех, начал он, — когда человек попадает туда… вот у нас все по-человечески: если ты поэт — ты поэтствуешь. Если ты любишь пиво — ты получаешь кружку с дыркой, полную пива. Если ты любил женщин — ты получаешь кучу женщин, но уже без… гм. Простите, графиня. У нас полный порядок во всем. Если ты мечтал о русалках — получаешь Стеллерову корову. Дюгоня. Представляете себе?
— Конечно.
— Да, — он удовлетворенно кивнул. — Мы вообще любим своих клиентов. Они — не клиенты. Они — хозяева. И делают, что хотят. Как и мы. Когда человек попадает туда — то его улучшают. По их мнению, он недостаточно хорош. Он хорош, но там нужно еще кое-что улучшить. Диета из манной каши без соли и сахара и без варенья, пахнущие нафталином и курятником крылья, искусственная пальмовая ветка, расстроенная дребезжащая арфа, долгие вечера у фонтана, нудные лекции, санитарные изоляторы для больных дизентерией — и все. Если ты получаешь кредит — ты получаешь кусок морали вперед. Затем ты отдаешь его, приближая свой образ к тому, который должен быть.
— Какой ужас! — я попыталась скрыть одолевшее меня хихиканье. — Ведь это жестоко!
Черт вздохнул так глубоко, что у него из пасти вырвалось пламя.
— Очень часто, — сказал он, с печалью глядя на пятно сажи, оставшееся на том месте, где раньше была скатерть, — к нам сверху поступают специальным транспортом специальные клиенты. Это люди, которым мы должны дать по другой щеке. Мы это делаем с большим удовольствием.
Он засмеялся потихоньку и продолжал:
— По одной щеке им дают там. Поступая к нам, они наперед подставляют другую.
На этом месте мой гость перестал сдерживаться, отсмеялся во весь голос и потом сказал:
— Это может продолжаться очень долго. Если ты взял в долг что-нибудь, например, крылья, или вообще взял кредит — то они будут издеваться над тобой до тех пор, пока ты не осознаешь, что отдавать его — хорошо. Им самим эти кредиты даром не нужны.
Он с удовольствием затянулся сигарой и продолжил:
— Господи, ведь самое удивительное, что у них ничего нет! Ха-ха-ха!
— Вот же я и удивляюсь. Как же они могут хоть что-нибудь отдать? Исключая разве что вот эти вот формы рассчета.
— Они рассчитываются вечным блаженством, — сообщил черт, оценил мои раздумья, и, по-видимому, истолковав их по-своему, погрозил волосатым пальцем:
— Нет-нет-нет-нет! Многократная смерть от многочасового оргазма — это у нас.
— Нет, я не про то!
Я хотела оценить кредитный минимум и осеклась.
— Господи Боже мой, да что вы, шутите, что ли! — воскликнул мой собеседник, заливаясь хохотом. — А вы знаете, что у нас самое смешное? Одну штуку… это была замечательная операция. Вообще, у нас небольшая грузоподъемность. Помешать протаскивать покойника может даже легкий ветерок. Мы же не спасаем их, нам приходится продалбываться через, хе-хе, довольно большой массив. Но вы не представляете, не можете представить себе, из какого дерева у нас сделаны ручки самых старых вил.
— Не представляю.
— Мы притащили с собой, — черт давился смехом, — три креста! Причем, этих двух придурков пришлось отдать, они нам даром не нужны. А Сам прибыл вместе с тремя крестами.
Он внимательно посмотрел на меня.
— И вы еще собираетесь осенять себя знамением? Как это я доболтался!
Он прокашлялся и постарался стать серьезным.
— Знаете, это лучше, чем отнимать вилы у… Не зря я все-таки приехал. Вообще, Рига — почти безнадежный город.
— Что же лучше Риги?
— Больше Риги мы любим Москву. Но там нам не любят давать сковородок.
Черт вздохнул. Видно было, что поведение жителей Москвы глубоко его огорчает.
— Неужели москивичи такие жадные, что не дают вам сковородок? — удивилась я.
Черт опять вздохнул и оставил еще одно пятно сажи на скатерти, вовремя прихлопнув ладонью тлеющие края.
— Да даже не знаю, как вам сказать, — признался он. — Они очень разные. Но…
— Они все перешли на микроволновки? — догадалась я.
На сей раз черт успел прикрыть рот прежде, чем вновь тяжело вздохнуть.
— Они ведь плохо питаются, — сказал он неохотно.
— У них нет сковородок! — предположила я.
— Как правило, это одна маленькая сковородка, на которой утром жарят яичницу.
— Бедные москвичи? — я не чувствовала особенной уверенности.
— Ну, вот в прошлом году мы дошли до того, что нам пришлось устроить взрыв в китайском ресторане в Москве. Или в итальянском — я не помню. Там были роскошные сковороды.
Очевидно, находиться долго в сколько-нибудь серьезном состоянии мой собеседник не умел. Он вновь захихикал.
— И они теперь у вас? — поинтересовалась я.
— Да!
— А китайцы? — потребовала я. — И некитайские официанты?
— Ну, я не помню, как там все сложилось, — черт сделал задумчивую рожу, — но повар, конечно, у нас! Это был хороший повар.
Он посидел еще немного, наслаждаясь моими безнадежными попытками подавить веселье и произнес:
— Очень обидно. Очень обидно, когда приходится отдавать душу с большими задатками. Вот официантка (вернее, то, что от нее осталось). Ну, видно же, что человек стоящий! Но… еще ничего не успел. И его утаскивают. И сажают на манную кашу. А младенцы? Вы думаете, их там кто-нибудь воспитывает? Тьфу.
Тут черт поежился.
— Все-таки у вас зябко. А вы в таком халатике… А что это вы там поправляете?
Я ухватилась за шею.
— Это мы там чешемся.
— Ой! — спохватился черт. — Это, наверное, блохи! Извините!
— Нет, что вы, не извиняйтесь. Это помидоры.
— У вас аллергия на помидоры? Совсем, как у Диккенса.
— У Диккенса тоже аллергия на помидоры?
— Да, — грустно сказал черт.
— И тоже на черри?
— И на черри, и на обычные помидоры. Мы ему серную мазь сделали. У нас, к сожалению, мазь в основном из серы.
Я засмеялась.
— И вы ею лечите все?
— Ну, извините.
— А много ли у вас больных?
— У нас? У нас нет больных, — обиделся черт. — К нам поступают люди, изможденные болезнями и пороками. Прожившие трудную интересную жизнь.
— А есть ли у ваших клиентов такая болезнь как астма?
— Астма, — черт снисходительно улыбнулся, — у нас проходит в два счета. Какие-нибудь четыреста лет дышишь серой — и все проходит. У наших клиентов бронхи во какие.
Он развел свои мощные руки во всю ширь.
— Они же орут, когда их поджаривают! Как они орут! Ух!
— Это очень мощная тренировка легких, — ехидно заметила я.
