Герберт Уэллс - Муравьиная империя
— Что тут можно сделать? — повторил капитан после паузы и вдруг, сделавшись сразу деятельным и свирепым, забогохульствовал и решил сжечь «Санта Розу» без дальнейших проволочек. Все на борту обрадовались этой мысли и с усердием принялись помогать. Они втащили канат, спустили лодку, подожгли судно паклей и керосином, и куберта весело затрещала и запылала среди необъятности тропической ночи. Холройд следил за желтым пламенем, поднимавшимся на фоне сплошной черноты, и за багровыми вспышками зарниц, появлявшихся в исчезавших над верхушками леса, обращая людей на мгновение в силуэты. Кочегар стоял за ним, тоже наблюдая. Он был взволнован до глубины своих лингвистических познаний…
— Sauba хлоп, хлоп, вся полопалась, — сказал он и громко расхохотался.
Но Холройд думал о том, что эти маленькие существа там на палубе тоже обладают глазами и мозгом.
Все это производило на него впечатление чего-то очень нелепого и неправильного. Но что тут можно сделать?.. Этот вопрос с новой силой возник перед ним на следующее утро, когда канонерка пришла, наконец, в Бадаму.
Это местечко, с покрытыми тростниковыми крышами хижинами и навесами, с обросшим ползучими растениями сахарным заводом, маленькой пристанью из строевого леса и тростника, казалось таким мирным в утреннем зное; людей не видно было и следа, а муравьи были слишком малы, чтобы их можно было заметить на таком расстоянии.
— По-видимому, все люди ушли, — сказал Гэрилльо. — Но все-таки мы сделаем одну вещь: мы начнем гикать и свистеть.
Итак, Холройд загикал и засвистел. Но вскоре капитан ощутил прилив сомнений самого мучительного свойства.
— Мы можем проделать еще одну штуку, — сказал он вскоре.
— Что именно? — спросил Холройд.
— Снова погикать и посвистеть.
Так они и сделали.
Капитан шагал по своей палубе и жестикулировал, обращаясь к самому себе. В его голове, казалось, было много планов. С губ срывались отрывки речей: он словно обращался то по-испански, то по-португальски к какому-то воображаемому общественному трибуналу. Опытное ухо Холройда уловило что-то насчет боевых припасов. Гэрилльо перешел вдруг на английский язык.
— Дорогой Холройд! — воскликнул он, — ну что тут можно сделать?
Они сели в лодку, взяли полевые бинокли и подъехали вплотную к берегу, чтобы осмотреть место. Они увидели множество больших муравьев, облепивших край грубо сколоченной пристани. Спокойные позы насекомых внушали мысль, будто они наблюдают за людьми. Гэрилльо попробовал, без всякого успеха, выстрелить в них несколько раз из револьвера. Холройду показалось, что он различил странные земляные работы, тянувшиеся между ближайшими домами; это могло быть работой насекомых, завоевавших человеческие поселения. Наблюдатели проплыли мимо пристани и заметили лежавший невдалеке человеческий скелет без всяких признаков мяса, — очень яркий, чистый и блестящий. Они молчали, рассматривая его…
— Я должен, однако, беречь жизнь своих людей! — сказал вдруг Гэрилльо.
Холройд повернулся и уставился на капитана, медленно соображая, что под названием людей он подразумевает помесь рас, из которой состояла его команда.
— Высадить партию на берег?.. Невозможно, совершенно невозможно! Они будут отравлены, они распухнут и умрут, обвиняя меня… Это совершенно невозможно! Если уж высаживаться, то я должен один… Один, в толстых сапогах, крепко держа себя в руках… Быть может, я останусь жив. Или еще — я могу не высаживаться. Не знаю, не знаю…
— Вся эта штука, — сказал вдруг Гэрилльо, — придумана для того, чтобы поставить меня в дурацкое положение. Вся штука в этом!
Они объехали кругом, осмотрели чистый белый скелет с различных пунктов и вернулись в канонерку. Тут нерешительность Гэрилльо приняла ужасающие размеры. Днем он приказал развести пары, и канонерка двинулась вверх по реке с таким видом, точно она собиралась спросить у кого-то о чем-то, а к закату она вернулась обратно и стала на якорь. Собралась и разразилась гроза, а за ней наступила великолепная ночь, прохладная и тихая, и все улеглись спать на палубе.
Все, кроме Гэрилльо, который бродил взад-вперед и бормотал. На заре он разбудил Холройда.
— Господи! — произнес Холройд. — Что еще?
— Я решил, — сказал капитан.
— Что? Высадиться? — сказал Холройд, вскакивая.
— Нет, — ответил капитан и замолчал. — Я решился, — повторил он…
Холройд начал проявлять признаки нетерпения.
— Ну да, — сказал капитан, — я решил выстрелить из большой пушки.
Он так и сделал. Бог знает, что подумали об этом муравьи, но он сделал так. Он дал два залпа, с большой серьезностью и со всеми церемониями. Вся команда заткнула себе уши, и впечатление было такое, точно они, наконец, решительно взялись за дело. Первый выстрел попал в старый сахарный завод и нанес ему повреждение, а второй разрушил покинутые склады за пристанью. Но тут Гэрилльо испытал неизбежную реакцию.
— Это не годится, — сказал он Холройду, — совсем не годится, ни к черту! Нам нужно вернуться обратно за инструкциями. Кошмарная выйдет история из-за этих снарядов. О, чертовская шумиха! Вы не знаете, Холройд…
Он стоял некоторое время, созерцая мир в бесконечном недоумении.
— Но что еще можно было сделать? — воскликнул он.
Днем канонерка снова двинулась вниз по реке, а вечером команда отвезла тело лейтенанта и похоронила его на берегу, в том месте, где до сих пор еще не появились муравьи.
IV
Мне рассказал эту историю Холройд, отрывками, недели три назад. Эти новые муравьи засели у него в голове, и он вернулся в Англию с мыслью, как он говорит, «возбудить людей» против них, «пока еще не поздно». Он говорит, что они угрожают Британской Гвиане, которая находится не далее тысячи миль от их теперешней сферы распространения, и что министерство колоний должно немедленно приступить к работе, чтобы подготовиться к борьбе с ними. Он с пафосом восклицает: «Ведь это разумные муравьи! Подумайте только, что это значит!»
Несомненно, это серьезное бедствие, и бразильское правительство поступило правильно, предложив премию в пятьсот фунтов за действенное средство для уничтожения муравьев. Так же несомненно, что муравьи одержали необычайные победы с тех пор, как они впервые появились на холмах под Бадамой около трех лет назад. Весь южный берег реки Батэмо фактически в их владении: они совершенно изгнали оттуда людей, заняли плантации и поселения и захватили одно судно. Говорят даже, что они каким-то необъяснимым образом переправились через очень значительный рукав Капуарану и подвинулись на много миль по самой Амазонке. При этом едва ли можно сомневаться в том, что они значительно умнее и лучше организованы социально, чем все известные до сих пор виды муравьев. Вместо того, чтобы жить рассеянными общинами, они слиты в одно целое, являющееся по существу единой нацией; но своеобразная и непосредственная угроза их заключается не столько в этом, сколько в разумном пользовании ядом, который они пускают в ход против более крупных врагов. Яд их, очевидно, очень похож на змеиный, и они, по всей вероятности, сами вырабатывают его. Самые большие по размеру особи, нападая на человека, похоже, носят на себе кристаллы яда в виде иголок.
